Зина свертывает рацию, торопится. Над разведчиками летают две сороки и по своему сорочьему обычаю истошно стрекочут. Надо уходить — чего доброго, еще привлекут внимание…

К полудню разведривается. Высоко в поднебесье под озаренными солнцем кучевыми облаками летит стая желтоносых белых лебедей-кликунов. Летят они из суровой Скандинавии, из края фиордов, фьельдов и шхер, в благодатный край Средиземноморья. Глядя поверх шпилей высоких елок, Аня провожает своих «тезок» долгим взглядом, оглядывается на последнего в строю лебедя. Что-то этот замыкающий все заметнее отстает, теряет скорость и высоту. Уж не ранен ли бедняга где-нибудь над Балтикой во время какого-нибудь морского сражения?…

— «Лебедь несет снег в носу», — вспоминает Аня русскую поговорку.

Временами Аню охватывает жгучая обида — наши уже давно выиграли эту войну, доколачивают Гитлера на всех фронтах, а на ее, Анином, личном фронте побежденные гоняют победителей, убивают одного за другим лучших ребят… Эта обида оставляла ее, как только «Джеку» удавалось еще раз больно ударить в мягкое подбрюшье вермахта, передать «Центру» тайны его тыла.

Из радиограммы № 67 «Центру» от «Джека», 10 октября:

«Дислоцируемся в десяти километрах юго-восточнее Велау.

Во всем районе идет лихорадочная перегруппировка войск, с запада к фронту непрерывно подвозятся резервы. На западном берегу реки Алле, от Велау до Алленбурга, строятся новые и совершенствуются старые оборонительные рубежи. Сегодня с 7.00 до 19.00 по железной дороге Велау — Инстербург с запада на восток прошло 20 эшелонов…»

Из отчета штаба 3-го Белорусского фронта от 15 октября 1944 года:

«…От разведгруппы "Джек" поступает ценный материал. Из полученных 67 радиограмм — 47 информационных. Несмотря на потерю Крылатых и Шпакова, второй заместитель командира группы Мельников с руководством справляется…»

Третий месяц без бани. Разведчики умываются только дождевой или болотной водой. Ополоснул лицо, вытер ладони о штанину, и ладно. Главное — не подцепить вшей. Поэтому Мельников избегает пользоваться одеждой «языков»; заведутся «автоматчики» — пиши пропало, ничем в лесу их не выведешь.

— В Сеще при немцах и то мы каждую субботу в баню ходили, — вздыхает Аня.

Который день идут болотом, по уши в черной грязи и тине, похожие на леших. Наконец выбираются в сухой смешанный лес. Рядом — безымянная лесная речка.

— Давайте станем здесь на дневку! — умоляют девчата Мельникова. — Хоть разок выкупаться, белье простирнуть! А то скоро замерзнут все реки.

Мельников оглядывает густую рощицу. Место вроде подходящее. Особенно эта заводинка. Со всех сторон укрыта желтым ольховником.

— Ладно, негритята! — соглашается Мельников. — Только, русалки русские, не забывайте, что речка прусская. Чтоб до рассвета управиться!

— Глядите-ка, — выговаривает Аня, глядя на курящуюся туманом речку. — Бр-р-р! Аж пар валит!

Мельников лежит за елкой, слышит плеск воды за кустами. Чтобы не уснуть, протирает покрытый росой автомат.

— В Москве мы с девчатами в Сандуны париться ходили, — стуча зубами и тихо повизгивая, говорит Зина. — Вот это баня! Зимой сорок первого еще бархатное пиво там давали…

— А мне больше по душе деревенская баня. В городской бане в Брянске мне не понравилось. А вот в Полянах у нас…

— А ты разве деревенская?

— Вроде бы. Родилась в смоленской деревне. С пятнадцати лет училась в Брянске. А Сеща — поселок городского типа. Так что я, выходит, полугородская, полудеревенская… Знаешь, мне иногда так хочется Москву увидеть и чтобы вся она была опять освещенная!…

Несколько минут девчата молчат.