Снова общий танец — новое, седьмое проведение вальса в усиленном звучании. И после оживленной коды возвращение тревожной лебединой песни: «Па — па-па-па-па-па — па-па — па-па — па-па-па-па-па».

Чувство к Одетте всё больше овладевает принцем. Под гром труб он клянётся ей в вечной любви. Принцесса пытается его остановить, ведь если он нарушит клятву, она с подругами навеки останется во власти чародея! Но Зигфрид уверен в себе.

Драматизм музыки нарастает, воспроизводя эпизод встречи влюблённых. Танцор в чёрном кружит вокруг пары. Аккорды труб и тромбонов прорываются сквозь мощь оркестра.

Наступает час прощанья. Над лебедями, уплывающими по озеру, нависает зловещая тень филина. Стихая, звучат лебединая песня и вторящие ей тромбоны. Занавес опускается.

Теперь всё, что построил Чайковский на явной и обратной сторонах мира, готово к решительному действию.

***

Красновы, как и многие другие зрители, не сразу переключились на антракт и некоторое время продолжали сидеть в своих креслах при ярком свете. Самые продвинутые уже убежали в буфеты, когда Краснова заговорила о вкусненьком.

Она не хотела вставать на припухшие в босоножках ноги. Краснов не хотел идти один. Всё-таки встали и пошли вдвоём.

Потолкавшись в общем потоке, они выбрались из зала на лестницу, которая при внимательном рассмотрении оказалась не совсем белой: перила белые, а мраморные ступени серые, с тёмно-зелёными волнистыми прожилками. Краснова вцепилась руками в перила на верхней площадке, рядом с жёлтой ногой светильника-канделябра, и сказала, что в босоножках дальше не пойдёт, а «шлёпки» из сумки доставать не будет.

Буфеты под Красновыми видны как на ладони. Оголодавших от музыки зрителей набралось туда порядочно.

Колоритная толстуха в красном платье, среднего возраста, с пухлыми, «в завязочках», как у младенцев, ручками и ножками, передала через головы очередников две бутылки шампанского и поднос с пирожными. Расплатившись красной бумагой с Хабаровском, принялась высокой грудью торить дорогу к столику, занятому подругами.

Краснов попробовал разглядеть с высоты, есть ли на прилавках бутерброды с чёрной икрой и качественной копчёной колбасой, которые помнились ему по старым московским театральным буфетам, — не увидел.

— Давай без мороженого обойдёмся, — сказал он супруге. — Надо было раньше очередь занимать. Не успели.

— Было бы удивительно, если бы ты успел, — больше по инерции, чем с обидой, ответила Краснова.

— Можем погулять по фойе, — предложил Краснов. — Посмотрим, чего ещё интересного тут понаделали.

— Иди один. Я не ходок. Я тебя здесь подожду.

Краснов спустился по лестнице. Стены фойе на всех уровнях были выкрашены в оранжевый цвет. Окна на улицу завешаны прозрачными занавесями. Белые стеночки ограждений расписаны золотыми узорами.

Самые высокие стены и скругленные вверху окна — на первом этаже. На стенах картины в тяжёлых золочёных рамах. Перед выходом из театра —торгующий книгами рыжий коробейник с острым взглядом. Скорее скучает, чем торгует, — редко, кто подходит к его заботливо разложенному на лотках богатству.