— Сигне повезло, что жизнь была к ней щедра. Она была всеми любима и имела успех. Нередко может оказаться полезным повстречаться и с трудностями. Тем, кто облагодетельствован судьбой, трудно пережить более суровые времена.

— О, но вы не знаете! Я нашла сегодня ее дневник. В последнее время она была страшно расстроена.

— Вот как?

— Да. В нем написано, что ее муж, Герберт Абрахамсен, обнимал других дам и давал им пирог и все такое.

— Пирог?

— Так там написано. О посторонней даме, которая спросила Сигне, знает ли она, как много других женщин вкусили его пирога.

Сначала Вильяр Линд посмотрел на нее с недоумением, а затем вынужден был отвернуться.

— Я понимаю, что Сигне была несчастлива. Да, ты права. И у нее были, видимо, какие-то проблемы со своей свекровью?

— О, да! Сначала я не поняла, что имела в виду Сигне, потому что она написала о драконе и всяком таком. Я подумала о настоящих драконах и святом Георгии, но затем поняла, кто это был. Вы знаете, кто.

— Что ты сделала с дневником?

— Положила обратно туда, где нашла. В потайной ящик. К сожалению, я не успела прочитать последние страницы, но там осталось немного, это я видела.

Он немного помолчал. Его черные волосы развевались на ветру.

— Ты замерзла?

— Нет, нет! Ах, как мило, что вы об этом спросили!

Вильяр вздохнул при виде такой униженности.

— Не показывай дневник никому!

— Разумеется, нет! Они же могут разозлиться на Сигне, ведь она написала такое.

— Сигне, пожалуй, справится, — пробормотал он. — Но ты сама? Как тебе живется в Элистранде? Добры ли они к тебе?

— Да, да, они все добры, только я глупа. Но теперь я так запуталась…

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, как бы поступила Сигне. Я имею в виду, насчет ее мужа. Он… он…

— Что?

— Ему… нравится дотрагиваться до меня. И хотя я не хочу обидеть Сигне, я не люблю этого. Я считаю, что он был мужем Сигне, и это ведь ужасно, что я должна убегать, как только он появляется поблизости. Потому что я этого не люблю. В то же время, я полагаю, и Сигне, возможно, не понравилось бы, что он дотрагиваться до меня, или… нет, я не знаю, что делать.

— Ты должна слушаться своего внутреннего голоса, Белинда, а он кажется довольно разумным. Ты должна бежать, дитя, бежать от него прочь и как можно дальше!

Она просияла.

— Я действительно должна это сделать? Ах, как хорошо! И это было именно то, о чем я теперь подумала, прочтя дневник. Наверное, Сигне не хотела бы, чтобы он обнимал других женщин и все такое. — «Все такое» было стандартным выражением Белинды, когда запаса слов ей не хватало.

Стемнело, но в сумерках она еще могла разглядеть черты лица Вильяра. Они были резкими и холодными, однако, она не испытывала страха. «Странно, — подумала она, — лицо господина Абрахамсена гораздо мягче, но мне от него становится немного страшно (прости, Сигне, я не должна была бы об этом думать, во всяком случае, здесь!)».

— А вы сам? — спросила она по-детски. — Говорят, будто вы немного странный. Но я этому не верю. Тут он взглянул на нее, и улыбнулся чуть сердито.

— Я… немного… другой. Немного не от мира сего. Точно так же, как и ты.

То, что он приравнял ее к себе, тронуло ее и почти привело в восторг. Она блаженно, широко улыбнулась.

— Как это вы не от мира сего? — спросила она. Вильяр обратил взгляд на темнеющую равнину.

— Я не свой тут, — сказал он.