Я убеждаю себя, что должна быть благодарна Тьерри. За многое. Не только за магазин или за помощь, которую он нам оказывал весь последний год; и даже не за подарки мне и детям. Нет, Тьерри гораздо шире всего этого. И тень его способна укрыть всех нас троих, вместе взятых, и в этой тени мы действительно станем невидимыми.

Но сегодня Тьерри выглядел каким-то встревоженным, беспокойным и все перебирал что-то в кармане пальто. Вопросительно посмотрев на меня поверх своей кружки со светлым пивом, он спросил:

– У тебя что-то случилось?

– Нет, я просто устала.

– Тебе нужно передохнуть, устроить себе праздник.

– Праздник? – Я чуть не рассмеялась. – Праздники существуют для того, чтобы продавать шоколад.

– Значит, ты собираешься продолжать торговлю?

– Ну конечно! А как же иначе? До Рождества меньше двух месяцев и…

– Янна, – прервал он меня. – Если я могу чем-то помочь – деньгами или как-то иначе…

Он ласково накрыл мою руку своей широкой ладонью.

– Я справлюсь.

– Конечно. Конечно справишься.

Его рука вернулась в карман пальто.

У него же самые лучшие намерения, в очередной раз сказала я себе, однако все во мне восстает против подобного вторжения в мой мир, с какими бы добрыми намерениями подобная интервенция ни осуществлялась. Я уже так давно привыкла со всем справляться самостоятельно, что потребность в помощи – в любой помощи – представляется мне некой опасной слабостью.

– С магазином я тебе всегда помогу, – прибавил он. – Но как же дети?

– Я справлюсь, – повторила я. – Я…

– Нет, ты не можешь со всем справиться в одиночку.

Теперь в нем явственно чувствовалось раздражение: плечи опущены, руки засунуты глубоко в карманы пальто и сжаты в кулаки.

– Я знаю. Я кого-нибудь найду.

И я снова посмотрела на Зози, которая, держа в руках два полных еды подноса, шутила с игроками в белот,[27] сидевшими за дальним столиком. Мне подумалось, что держится она исключительно свободно и независимо, но в то же время удивительно естественно, причем вне зависимости от того, подает ли посетителями тарелки с едой, или собирает со столов грязные стаканы, или со смехом отводит от себя чьи-то не в меру шаловливые руки, шутливо по ним шлепая.

«Так ведь и я была такой же, – сказала я себе. – Это же я – десять лет назад».

Впрочем, это не совсем так; вряд ли Зози настолько моложе меня, просто она чувствует себя гораздо свободнее и гораздо сильнее ощущает себя именно Зози, чем я когда-либо ощущала себя Вианн.

«Кто же она такая, эта Зози?» – спрашиваю я себя. Эти глаза, безусловно, замечают куда больше, чем тарелки, которые нужно перемыть, или банкноты, засунутые под краешек блюда. По голубым глазам читать всегда легче, однако мое профессиональное мастерство, раньше так часто мне пригождавшееся – хоть и не всегда приносившее удачу, – с ней по какой-то причине дает сбой. Бывает, уговариваю я себя, такие люди тоже иногда попадаются. Но что ей по душе: темный шоколад или светлый, мягкий или твердый, или, может, горький апельсиновый, или вообще розовая сливочная помадка, или белый шоколад «Манон», или ванильный трюфель? Я вообще понять не могу, любит ли она шоколад, не говоря уж о том, какой шоколад ей нравится больше всего.

Но… почему же мне кажется, что уж ей-то хорошо известно, что больше всего люблю я?

Я вновь повернулась к Тьерри и заметила, что и он смотрит на Зози.

– На помощницу у тебя денег не хватит. Ты и так еле концы с концами сводишь, – заявил он.