— Откуда ты знаешь, что никогда не видела его, если даже не хочешь узнать , каков он из себя?

Перед взором Мисси появился образ незнакомца, встреченного ею в магазине дядюшки Максвелла; она закрыла глаза и более уверенно, чем обычно, произнесла:

— Он очень высокий и крепкий, у него вьющиеся каштановые волосы, каштановая борода с двумя белыми прядками, одежда на нем грубая, и ругается он как сапожник. У него приятное лицо, особенно хороши глаза.

— Это он, это он! — взвизгнула Юна. — Так ты видела его? Где? Расскажи мне все!

— Несколько минут назад он заходил в лавку к дядюшке Максвеллу и накупил целую кучу припасов.

— Правда? Значит, он переезжает в свою долину.

Юна шаловливо улыбнулась и взглянула на Мисси:

— Я думаю, тебе понравилось то, что ты видела, не так ли, маленькая Мисси-плутовка?

— Понравилось, — и Мисси зарделась.

— И мне тоже, когда я впервые его увидела, — заметила Юна с отсутствующим видом.

— А когда это было?

— Тыщу лет назад. Ну, вообще-то, несколько лет назад, дорогая. В Сиднее.

— Так ты знаешь его?

— Очень даже хорошо, — и Юна вздохнула. За последний месяц в результате чтения романов эмоциональный опыт Мирен значительно расширился; она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы спросить:

— Ты любила его?

Но Юна только рассмеялась:

— Нет, дорогая. В чем ты можешь быть совершенно уверена, так это в том, что я никогда его не любила.

— Он из Сиднея? — с облегчением поинтересовалась Мисси.

— И оттуда тоже.

— Он был твоим другом?

— Нет. Он был другом моего мужа.

Для Мисси это было совершенной новостью.

— Ах! Прости меня, Юна. Я ведь не знала о твоем вдовстве.

Юна снова засмеялась.

— Дорогая моя, никакая я не вдова! Бог миловал, мне никогда не приходилось одеваться в черное! Уоллес, мой муж, и сейчас живет и здравствует. Лучше всего мой последний брак можно описать, если сказать, что муж мой не сошелся со мной характером, и вообще брак ему был не по душе.

Мисси еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться с разведенной; в браке Хэрлингфорды никогда не разлучались, где бы эти браки ни заключались — на небесах ли, в преисподней или в преддверии ада.

— Наверное, тебе было очень трудно, — тихо сказала она, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком чопорно или натянуто.

— Дорогая моя, только я знаю, насколько это было трудно.

Свечение вокруг Юны куда-то исчезло.

— Собственно говоря, это был брак по расчету. Его устраивало мое общественное положение, — скорее даже оно устраивало его отца, — а меня устраивали его мешки с деньгами.

— Но ты любила его?

— Моя самая большая проблема, дорогая — и это не раз доставляло мне неприятности

— в том, что я никогда и никого не любила хотя бы наполовину так же сильно, как себя.

Лицо ее приняло прежнее выражение, и внутренний свет вновь озарил его. Она продолжала:

— Видишь ли, Уоллес был очень и очень хорошо воспитан и всегда выглядел вполне респектабельно. Но его отец — ух! Его отец был гадкий старикашка, от которого вечно несло дешевой помадой и таким же дешевым табаком, а о хороших манерах он и понятия не имел. Зато у него были очень сильные амбиции: он мечтал увидеть своего сына в один прекрасный день на самом верху и вбухал в него кучу времени и денег, пытаясь сделать из наследника типичного Хэрлингфорда. Но дело все в том, что Уоллесу была по душе простая жизнь, ему совсем не хотелось лезть наверх, и если он и старался, то только потому, что отчаянно любил этого ужасного старикана.