Джоанна вынырнула из сундука:

— Фу-ф! Ну и пылища! — она похлопала руками по камзолу. — Похоже, здесь добрая дюжина покойничков!

— Не забудь стряхнуть пыль с ушей, — посоветовала Мари и, оттолкнувшись от полки, приземлилась на пол, как кошка — на четыре конечности. — Всё! Или я — королева Виктория, или в этих шкафах книги нет!

— Да уж, два часа потрачено впустую, — Джоанна брюзгливо осмотрела огромный подвал с нишами, шкафами и сундуками вдоль стен. — Если мы не пропустили ее впопыхах, то пора переходить к следующему номеру программы.

Ксави бодро кивнула и подошла к Елизарию, который с терпеливой безнадежностью во взоре сидел на скамье. Свеча, стоявшая в бронзовом подсвечнике рядом со стопкой рукописей, наполовину оплыла и сильно коптила.

— Ну, что ж, брат Елизарий, — бесцеремонно хлопнула она маленького библиофила по плечу, — живи в мире.

— Нет уж, простите, — Джоанна решительно отодвинула Ксави в сторону. — В мире он будет жить после того, как мы уйдем. А сейчас Елизарий нам скажет, — голос Джоанны стал мягким и мурлыкающим, — где находится книга. Правда, брат Елизарий? Ведь ты же не хочешь на дыбу?

Книгочей дернулся и запричитал навзрыд:

— Не ведаю! Видит Бог, не ведаю! Да что же это, святые угодники!.. Да за что ж это мне, грешному!..

Дальнейшие слова слились в бессвязное бормотание. Ксави поджала губы. Пару секунд она брезгливо наблюдала за агонизирующим иноком, затем аккуратно взяла Елизария за грудки и, приподняв, отчеканила ему в лицо:

— Или ты перестанешь вопить, как недорезанный, и расскажешь все, что знаешь, или я сделаю из тебя портрет для одной из твоих летописей. Понял, Пимен?

Что понял несчастный библиотекарь, было трудно сказать. Вперемежку с рыданиями из него вылетали фразы, в которых лишь гений психологии мог уловить остатки смысла. Раздражение на лице Джоанны сменилось удивлением, затем интересом. Ксави тоже с легким недоумением глядела в лицо висящему в ее руках книгочею. А тот всхлипывал:

— Не погубите!!! Ох, не губите душеньку! Яду дадут… Тихо-тихо… Скажут: почил в бозе… Как брат Онуфрий… Как отец Метропий — прежний архимандрит… Не хочу яду!

— Кто даст яд-то? — Джоанна заглянула в слепые от страха глаза маленького инока. — Да оставь его, Ксави!

Мари аккуратно опустила Елизария на лавку. Тот обмяк, как тряпичная кукла. Джоанна подсела рядом и ободряюще положила ладонь на безвольно повисшую руку монаха.

— Кого опасаешься?

— Бес! Бес! — жарко зашептал библиофил. — Отца Метропия, благодетеля, порешил. Думал сам монастырь под управу взять. Ан нет, Синод отца Михаила, пришлого, возвел. Теперь вовсе озверел… Брат Онуфрий, тоже книгочей, поперек молвил — он и его… — Елизарий всхлипнул, утер нос рукавом рясы и вдруг сверкнул глазами: — Думает, не ведает никто. А я — я ведаю! Сам видел. И как зелье у чужеземца торговал, и как архимандриту питье нес, и как последние часы его стерег, аки пес смердящий. Всё ведаю, и в летопись для памяти внес… Сталось сие непотребство лета шестьсот девяносто осьмого февраля двенадцатого…

— Да кто злодей-то? — Джоанна склонилась к иноку.

Тот подался вперед так, что почти уткнулся носом в ее пушистую шевелюру, шепнул:

— Отец Амвросий, казначей! — и, словно перепугавшись своей смелости, снова обмяк.

— Ах, вот оно как! — Джоанна распрямилась, как клинок.