— Вы говорите, много лет были в Вест-Индии? Если не секрет, чем вы там занимались? Ведь, насколько мне известно, молодая девушка в колониях… Сами понимаете!

— О, тут меня, наверное, защитил ангел-хранитель! Еще на корабле я познакомилась с дочерьми губернатора Тортуги месье д'Ожерона. Они возвращались к отцу. В общем, я и Мари Тардье так понравились барышням, что ступили на землю Тортуги компаньонками знатных особ.

— А мадемуазель Тардье, — маркиз взглянул на скромно молчавшую все это время Ксави, — тоже была…

Его прервал шум снаружи. Де Торси недовольно взглянул на секретаря. Тот безмолвно вышел. Шум, тем не менее, не прекратился, а скорее наоборот, усилился. То и дело доносились возгласы: «Взбесился! Взбесился!». Маркиз поднял бровь, терпеливо пережидая невольную паузу в разговоре. Наконец, не выдержав, он вышел. Девушки переглянулись и выскочили за ним.

На поляне волновалась толпа. Нарядные дамы и кавалеры не обращали внимания на смешавшихся с ними слуг. В центре толпы стоял человек и, размахивая руками, взволнованно объяснял что-то пробившемуся к нему секретарю маркиза. До слуха девушек доносилось:

— Еще час назад все было в порядке… Бегает вокруг шатра, рычит и воет… Зубы оскалил, рот в пене… Ничего не говорит… Схватил… чуть не задушил меня…

Вдруг кто-то обморочно ахнул, взвизгнула женщина, и толпа разом попятилась.

— Вот он! Вот он! — раздались панические вопли.

Ксави ожесточенно ломилась вперед.

— Ну, дайте же глянуть, — сквозь зубы ворчала она. — Вот стадо, ей-богу, холмогорское!..

Джоанна не отставала, недоумевающе хмуря брови:

— Что там еще могло случиться? Прямо «Пещера сюрпризов» какая-то…

Внезапно люди расступились, и перед изумленными подругами возникло взъерошенное чучело. Его выпученные глаза были полны животного ужаса и безысходности, худые пальцы беспомощно скребли по щекам, из перекошенного оскаленного рта свисала ниточка слюны. Расхристанная лакейская ливрея и всклокоченные волосы довершали картину. Время от времени пу́гало издавало протяжный жалобный стон — нечто среднее между всхлипом и воем.

— Его что, бешеная лиса покусала? — Ксави осторожно потянулась за пистолетом.

Джоанна перехватила ее руку:

— Привет! Инкубационный период бешенства два-три месяца. И светобоязнь, кстати. А тут солнышко вовсю светит.

— Да ты глянь, как он оскалился! Пена изо рта, судороги… Покусает — и чао-какао! «Прогноз всегда неблагоприятный. Введение курареподобных препаратов и перевод на управляемое дыхание может лишь продлить жизнь больного на 2–3 дня». Справочник практического врача, том первый, страница двести сорок восьмая.

Джоанна с уважением посмотрела на подругу:

— Ну, у тебя, мать, и память! На бесполезные сведения… — и вдруг глаза ее расширились. — Стоп! Х-ха! Покусает, говоришь? Никого он, бедняга, не покусает. Ты посмотри: рот полуоткрыт, нижняя челюсть впереди — типичный вывих, причем двусторонний! Эх ты, эскулап!

Пока подруги препирались, несчастный лакей оказался совсем рядом. Протягивая руки, он молящими глазами смотрел на двух молодых дам, единственных, кто не рухнул в обморок и не пустился наутек.

Джоанна решилась.

— Ну-ка, Мари, подержи его!

Приблизившись к вконец ошалелому страдальцу, она без колебаний засунула ему в рот большие пальцы рук. Тот протестующе замычал.

— Молчи уж, несчастье мамино! — проворчала Джоанна. Она осторожно надавила на челюстные дуги мученика, слегка разведя их, и, придерживая остальными пальцами сустав, медленно повела челюсть вниз и назад.