|
Было решено однако, что дядя Роджер, со своей стороны, назначит Сеси хорошее содержание, так что он вышел не совсем уж сухим из воды, как, видимо, рассчитывал.
В довершение всего Дафна обратила свои глаза-бусинки на дядю Хэла и сказала, что настала пора открыть правду насчет его профессии. Не могу поверить: оказывается, он все-таки не захудалый актеришко, а важный и знаменитый театральный режиссер, который ставит пьесы на Бродвее. Хэл сколотил кучу денег постановкой успешных спектаклей. Это был еще один удар для папы и дяди Роджера. Великая Тетка Дафна заметила им, что если бы они не были такими филистерами, то услышали бы о Генри Ивисоне и, без сомнения, поняли бы, кто это такой.
Папа стал синевато-багровый. Он повернулся к Хэлу и сказал: „Значит, ты всех нас дурачил, притворяясь третьеразрядным актером, а на самом деле ничего подобного!“
Дядя Хэл выглядел бледным, но только пожал плечами. Что было довольно мудро, поскольку невозможно спорить с папой, когда он в таком состоянии.
Великая Тетка Дафна сообщила мне с глазу на глаз, что позаботится о том, чтобы я продолжала образование и поступила в колледж, если пожелаю. Что она сделает то же самое для меня, что делает сейчас для Сеси. Но это всего лишь сахарная глазурь на торте. Неужели я снова увижу маму, а впредь буду иметь возможность писать ей, и звонить, и болтать по телефону, когда захочу? Ну, по телефону-то не так много, как хотелось бы, ведь Еву всегда начинает колотить, если кто-нибудь подолгу говорит и тратит деньги.
Завтра пойду в „Уинкрэг“: жду не дождусь, чтобы рассказать Утрате мои новости. Держу пари, там тоже все взбудоражены. Надо же, сестра Утраты оказалась ее матерью и была жива все это время. Я не могла поверить, когда дядя Хэл рассказал мне, что катавшаяся по льду кинозвезда — это воскресшая из мертвых Изабел Ричардсон».
Глава шестьдесят вторая
Аликс была поражена, насколько быстро дедушка вновь собрался с силами, когда ему стала окончательно ясна вся чудовищность поступков его жены. Они с бабушкой сидели лицом к лицу, словно не замечая присутствия остальных членов семьи, собравшихся вокруг них в гостиной.
— Я полагаю, ты снабжала Джека деньгами все это время. Деньгами, которые шли на финансирование его преступной деятельности, а не просто на поддержание жизни, что можно было бы простить.
— Простить? — Это слово бабушка восприняла как оскорбление. — Я бы давала ему больше, если бы имела возможность. Я давала ему свои деньги, а также драгоценности, чтобы он их продавал.
Вот почему всякий раз на ней можно было увидеть только самый последний дедушкин рождественский подарок. Аликс-то считала, что бабушка припрятывала украшения, но — нет, их получал Джек.
— А драгоценности моей матери? — спросила она.
Бабушка и не думала каяться.
— Она получала их от Невилла, а Джек — его брат. Жемчуг и бриллианты на шее — что они значат в сравнении с тем делом, которому служил Джек?
Похоже, драгоценности стали для дедушки последней каплей. Поднявшись со стула, он, человек хоть и старый, но тоже твердый и непреклонный, заявил, что бабушка должна покинуть «Уинкрэг». Он положит ей щедрое содержание, она вольна отправиться куда пожелает, с Липп или без Липп, — при условии, что не останется в Англии.
— Папа, ты не можешь… — сказал Сол.
— А тебе давно уже пора перестать цепляться за материну юбку, — устало произнес сэр Генри. — Я не могу воспрепятствовать тому, чтобы ты навещал мать, да и не имею желания это делать. Предположу, она захочет поселиться в Германии, и тебе будет полезно съездить туда и своими глазами посмотреть, к чему способна привести тамошняя политика.
Аликс подумала, что тетя Джейн ни за что не отпустит его туда. |