— Я кричал не из-за этого — в первый раз по крайней мере. Я… — Как описать ужасный сон? И стоит ли? Гвен тоже настрадалась от Азрана и Королей-Драконов, а повторяющиеся мучительные сны — сны, в которых он оказывался беспомощным, лишенным своих магических способностей, — могли показаться признаком приближающегося помешательства, притом вполне объяснимого для сына безумца Азрана. Сможет ли она понять?

Короли-Драконы… Он вспомнил свой сон, и его передернуло. Свирепые чудовища пытались восстановить свою власть над человеческим родом. В старые времена их власть была абсолютной, а некоторые просвещенные Короли были снисходительны к человеческому роду и даже обучали людей торговле и земледелию. Они считали, что нельзя препятствовать росту и развитию более молодой расы. Но со временем Короли-Драконы поняли, что взлелеяли собственных притеснителей, а драконы не привыкли ничего отдавать без борьбы, тем более — власть Поэтому Драконьи Лорды, хоть и уступали людям числом и даже, по ряду причин, нуждались в них, начали войну на истребление, компенсируя свою малочисленность невероятной мощью.

Гвен нежно смотрела на него, вся — сочувствие и терпение. Кейб решил не рассказывать свой сон. С этим он должен справиться сам. С деланным раздражением он сказал:

— Нужно подумать, как удержать взаперти маленьких дракончиков до нашего прибытия в Мэнор. Так они, чего доброго, разбегутся по пути, а для нас очень важно довезти их в целости и сохранности.

— Опять сон? — сочувственно спросила Гвен. Обманный маневр Кейба не имел успеха.

Кейб скорчил гримасу и провел ладонью по своим волосам, пока еще темным, с единственной серебряной прядью. Эта полоска в его шевелюре, казалось, живет своей собственной жизнью; трудно было сказать, какими станут его волосы завтра. Иногда они оказывались полностью серебристыми, иногда темными. Каким бы интригующим ни было это свойство для посторонних, самого молодого волшебника оно определенно тревожило. После того как они с Гвен поженились два месяца назад, установилось некоторое постоянство. Гвен не могла этого объяснить, и сам Кейб не смог почерпнуть никаких сведений на этот счет из воспоминаний своего деда Натана, архиволшебника, одарившего его большей частью своей души и магической силы.

— Это другой сон. Вроде эпической баллады. Бурый Дракон, мой папаша Азран, даже квель… Разве что Сумрака там не было.

— Сумрака? — Гвен выгнула бровь, что выходило у нее восхитительно, по мнению Кейба. — Ну конечно. Этот проклятый безликий колдун способен улизнуть даже из того места, куда Грифон приказал Темному Коню его доставить.

— Не думаю. Темный Конь — могущественный демон, и если уж кто-то способен удержать Сумрака в Пустоте, так это он.

— Ты слишком доверяешь этим монстрам.

Кейб вздохнул, не давая втянуть себя в бессмысленный спор, который возникал каждый раз, когда речь шла об этих двоих. На взгляд Кейба, оба они, Темный Конь и Сумрак, были удивительными, трагическими фигурами. Темный Конь был частью Пустоты. Сумрак — волшебник, свихнувшийся колдун, одержимый древней историей; попытавшись соединить «добрый» и «злой» аспекты магии, две непримиримые противоположности, он потерпел поражение, и его судьба стала вечным полем боя для двух противоборствующих сил: теперь одну из своих жизней он посвящал добру, а в следующей становился устрашающим орудием зла. Каждое воплощение полностью ломало курс его судьбы. Отчаявшись, Сумрак попытался использовать Кейба для заклинания.