– Просто хочу понять, что пошло не так в самом начале, – настаивала я.

Нужно отдать должное моей матери – она несравненно лучше владела собой, чем я. Если бы мы с ней поменялись ролями, я подошла бы и хорошенько шлепнула дерзкую девчонку. Ее же лицо сохраняло полнейшее спокойствие, и только напряженность губ свидетельствовала о том, что я ее достала.

– Не все так просто, – ответила она. – Здание имело сложную планировку. Еще до начала мы прошли по нему и никого не обнаружили. По‑видимому, стригои проникли туда после того, как празднество началось, – или там имелись скрытые переходы и комнаты, о которых мы не знали.

Идея скрытых переходов заставила класс заохать и заахать, но я по‑прежнему не была удовлетворена.

– Выходит, сказанное вами означает следующее: либо вы проглядели их во время первого осмотра, либо ваша охрана была на таком уровне, что они смогли обойти ее во время празднества. И так и эдак кто‑то из вас облажался, что ни говори.

Она еще плотнее поджала губы, в голосе отчетливо зазвучала холодность.

– Мы оказались в экстремальной ситуации и сделали лучшее, что могли. Вполне допускаю, человек твоего уровня не способен уловить всю сложность описанной ситуации, но попытайся выйти за пределы теоретических рассуждений и поймешь, как трудно в реальности, да еще когда от тебя зависит жизнь множества других.

– Не сомневаюсь, – согласилась я. – Кто я такая, чтобы подвергать сомнению ваши методы? В смысле, все, что угодно, лишь бы получить еще один знак молнии, верно?

– Мисс Хэзевей, – низкий голос Стэна пророкотал по притихшей комнате, – пожалуйста, возьми свои вещи и оставшуюся часть урока подожди снаружи.

Я недоуменно уставилась на него.

– Вы серьезно? С каких пор плохо – задавать вопросы?

– Твоя позиция – вот что плохо. – Он указал на дверь. – Уходи.

Наступившая тишина была тяжелее и глубже, чем во время рассказа матери. Я изо всех сил старалась не съеживаться под взглядами новичков и стражей. Это не первый случай, когда Стэн выставлял меня из класса. Это даже не первый случай, когда Стэн выставлял меня из класса на глазах у Дмитрия. Повесив рюкзак на плечо, я прошла короткое расстояние до двери – расстояние, которое казалось длиной в тысячу миль, – и дальше, мимо матери, избегая ее взгляда.

Примерно за пять минут до конца урока она вышла из класса и направилась прямо туда, где я сидела в коридоре. Глядя на меня сверху вниз, она уперла руки в боки – та вызывающая раздражение поза, которая заставляла ее казаться выше. Для того, кто на полфута ниже ее, это было нечестно – заставлять меня чувствовать себя такой маленькой.

– Ну, как я понимаю, твои манеры с годами не улучшились.

Я встала, чувствуя, что мне все‑таки удалось вывести ее из себя.

– Я тоже рада тебя видеть. Просто удивительно, как ты вообще узнала меня. Фактически я думала, ты даже не помнишь о моем существовании, учитывая, что ты не потрудилась сообщить мне о своем приезде.

Теперь она скрестила руки на груди, став еще более невозмутимой.

– Я не могла пренебрегать своим долгом и нянчиться с тобой.

– Нянчиться? – переспросила я.

Эта женщина в жизни не нянчила меня. Удивительно, что она вообще знала это слово.

– Трудно рассчитывать на твое понимание. По дошедшим до меня слухам, ты плохо представляешь себе, что такое долг.

– Я точно знаю, что это такое, – возразила я намеренно высокомерно. – Лучше многих людей.

Ее глаза расширились в притворном удивлении. Я не раз видела подобное саркастическое выражение на лицах людей и отнюдь не радовалась, когда оно оказывалось направленным на меня.