Изменить размер шрифта - +
Под рукой замурлыкали. В ладонь ткнулась голова, намекая, что неплохо бы почесать макушку и потом еще за ухом. Кот, угнездившись на коленях, урчал, как трактор. Ну, нет тефтельки. Случается. Тут, считай, ни у кого нет тефтельки, кроме поварихи Милочки. Зато не гонят, сбрасывая на землю с воплем про «линючую скотину». И дают возможность хорошенько утоптать лежбище, после чего так славно свернуться клубком и задремать.

Мало кто умел сидеть без движения, давая коту пристанище, как этот чудесный молодой человек без тефтельки.

Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.

«Ты уже остался».

Там?

«Тут».

«Ты-ли-тут?» – эхом спросили знакомые барабанчики.

Ему показалось, что он сошел с ума. Май, тополиный пух, косые лучи солнца секут листву, ничуть не похожую на фотографические снимки. Мимо, с интересом глянув на рослого симпатичного парня, идет стройненькая врачиха в кокетливо приталенном халатике. Цокают каблучки с металлическими набойками: «Тут-тут, ты-ли-тут…» И никаких барабанчиков.

Померещилось.

– С вами все в порядке?

– Да. Извините, мне надо жене позвонить…

Обиженная в лучших чувствах, врачиха проследовала дальше, к пандусу для «скорых». Оттуда ей махал рукой плечистый шофер в джинсовом комбинезоне, похожий на Карлсона, регулярно посещающего зал тренажеров.

Врачиха не знала, что идет через львиный ров.

«И поднят был Даниил изо рва, и никакого повреждения не оказалось на нем…»

Он аккуратно переложил кота с коленей на скамейку. Гладил до тех пор, пока кот не перестал возмущаться насилием и не заснул опять. Потом достал мобильник и набрал номер.

– Привет. Ты не дома? А где? У Дарьи? Да, я на работе. Хорошо, я куплю бананов. Ага, и хлеба. Слушай, почему у нас вечно нет хлеба? Кто его ест в таких количествах? Ладно, не обращай внимания, я просто устал. Да, я тебя тоже люблю. Пока.

Насчет усталости он соврал. Никакой усталости не ощущалось. Тело было легким и звонким, как новенький гривенник, только что вышедший из-под пресса. Хотелось катиться, звеня и подпрыгивая, по дорожке, мощенной фигурной плиткой. Ничего не затекло от долгого сидения – напротив, мышцы наполняла упругая сила, а запахи, доносившиеся от цветущих кустов, сладко кружили голову. Это сирень. А это черемуха. А это вроде бы жасмин.

Раньше он никогда их не различал. Да и не очень-то, честно говоря, задумывался: жасмин там, черемуха… Лерка чай с жасмином пьет, и ладно. Словно последний выстрел из «Беретты» снес напрочь какую-то глухую заслонку, открыв путь свежему воздуху.

Господи, как же они пахнут!

Дыша полной грудью, молодой человек двинулся прочь из больничного двора.

– Додик! – закричала за его спиной женщина в накрахмаленном чепчике, похожем на снежную корону, до половины высунувшись из окна третьего этажа. – Давид Рувимович! Подымитесь в реанимацию! Скорее! Додик, вы такого еще не видели…

В голосе женщины звучал гибельный восторг, как сказал бы писатель Бабель, он же Бобель, он же Баб-Эль, чей дед был раввином-расстригой и отчаянным атеистом.

Снизу, от центрального входа, поспешно гася окурок, уже торопился толстый доктор с мясистым носом и брюзгливо поджатыми губами.

Не оборачиваясь на суету медиков, молодой человек застегнул ветровку и вышел за ворота.

«…и понял, что он в раю».

 

VII

 

Таксисты скучали в ожидании клиентов. К большому сожалению, сегодня посетители неотложки либо приезжали на собственных машинах, либо предпочитали ждать троллейбус. А соглашаться ехать куда-нибудь рядом, скажем, в начало Алексеевки, за жалкий червонец было ниже достоинства королей баранки.

Быстрый переход