Рыцарь Арденвор, собрав отряд в две‑три сотни человек, преимущественно знатных дворян, славившихся своей доблестью (считалось, что в роду Кэмбелов больше знатных дворян, нежели в любом другом из горных кланов), с беспримерным мужеством пытался прикрыть беспорядочное отступление своих солдат. Но это только привело к гибели их же самих, ибо противник вновь и вновь нападал со свежими силами, разъединяя их и принуждая отбиваться поодиночке, пока наконец им больше ничего не оставалось, как дорого продать свою жизнь, оказывая врагу сопротивление до последнего дыхания.

– Почетный плен, сэр Дункан! – воскликнул Дальгетти, увидев своего недавнего радушного хозяина, с двумя родичами отбивавшегося от нескольких теснивших их горцев. Дабы подкрепить свое предложение, майор подскакал к нему с поднятым палашом. Вместо ответа сэр Дункан выстрелил в него в упор из пистолета, но пуля, не задев Дальгетти, попала прямо в сердце благородного Густава, и тот, мертвый, рухнул на землю. Раналд Мак‑Иф, бывший среди горцев, теснивших сэра Дункана, воспользовался этим случаем, чтобы сразить старого рыцаря своим мечом в то мгновение, когда тот отвернулся, чтобы выстрелить в майора.

Но тут появился Аллан Мак‑Олей. Кроме Раналда, все горцы, сражавшиеся в этой части поля, были из отряда его старшего брата.

– Мерзавцы! – закричал Аллан. – Кто из вас посмел это сделать, когда я строго‑настрого приказал захватить рыцаря Арденвора живым?

Полдюжины ловких рук, спешивших обобрать поверженного рыцаря, оружие и роскошная одежда которого вполне соответствовали его высокому званию, мгновенно прекратили свое занятие, и в то же время три голоса стали наперебой оправдываться, сваливая всю вину на «островитянина», как они называли Раналда Мак‑Ифа.

– Проклятый пес! – крикнул Аллан, в порыве гнева забывая о том, что Раналд его собрат по ясновидению. – Ступай вперед и не смей его больше трогать, если не хочешь погибнуть от моей руки!

Теперь они были почти наедине, ибо угрозы Аллана Мак‑Олея разогнали людей его клана, а все прочие устремились к озеру, сея ужас и смятение на своем пути и оставляя позади только убитых и умирающих. Искушение было слишком велико для мстительной натуры Мак‑Ифа, – Моя смерть от твоей руки, по локоть обагренной кровью моих родичей, – произнес он, отвечая на угрозу Аллана не менее угрожающим тоном, – не более вероятна, чем твоя гибель от моей руки! – И в ту же минуту он нанес Аллану удар столь молниеносно, что тот едва успел подставить свой щит.

– Негодяй! – воскликнул Аллан. – Что это значит?

– Я Раналд, Сын Тумана! – отвечал мнимый островитянин, нанося Аллану второй удар, и между ними завязалась отчаянная борьба. Но, видимо, Аллану на роду было написано карать сынов этого дикого племени в отмщение за страдания своей матери, ибо исход этой схватки был такой же, как и всех предыдущих. После нескольких яростных ударов с той и другой стороны Раналд Мак‑Иф упал, тяжело раненный в голову, и Мак‑Олей, наступив ему на грудь ногой, намеревался пронзить его палашом, как вдруг кто‑то сильным толчком отвел клинок смертоносного оружия. Это сделал не кто иной, как Дальгетти, который, будучи оглушен падением и придавлен мертвым телом своего коня, только сейчас высвободил из‑под него свои ноги и окончательно пришел в себя.

– Уберите прочь оружие, – сказал он Аллану, – и не трогайте этого человека, ибо он состоит на службе у его светлости маркиза Монтроза, и здесь я отвечаю за его безопасность! И должен вам сказать, что, по военным законам, ни один честный воин не имеет права во время сражения сводить свои личные счеты, – flagrante bello, multo majus flagrante pro‑elio.