– Не удивительно, что ваша милость изволили приуныть при упоминании о военных приготовлениях, которые, как я неоднократно замечал, порождают смущение в сердцах женщин всех наций и почти всех состояний. Однако Пентесилея в древности, а равно Жанна д'Арк и еще некоторые другие женщины были совсем иного рода. А когда я служил у испанцев, мне говорили, будто в прежние времена герцог Альба составил из девушек, следовавших за его войском, особые tertias (называемые у нас полками) и назначил им офицеров и командиров из их же женского сословия, под руководством военачальника, называемого по‑немецки Hureweibler, что значит в переводе: «командир над девками». Правда, это были особы, которых нельзя ставить на одну доску с вашей милостью, так сказать quae quaestum corporibus faciebant, как мы в эбердинском училище имели обыкновение называть Джин Дрокилс; французы, их называют куртизанками, а у нас в Шотландии…

– Миледи избавит вас от дальнейших разъяснений, капитан Дальгетти, – прервал его хозяин довольно сурово, а священник добавил, что подобные речи скорее пристало слышать в кордегардии, среди нечестивых солдат, нежели за столом почтенного дворянина, в присутствии знатной дамы.

– Прошу прощения, святой отец или доктор, – aut quocunque alio nomine gaudes, ибо да будет вам известно, что я обучен правилам учтивой речи, – сказал, нимало не смущаясь, доблестный парламентер, наливая вино в объемистый кубок.

– Я не вижу оснований для вашего упрека, ибо я упомянул об этих turpes personae не потому, что считаю их личность и занятие надлежащим предметом беседы в присутствии миледи, но просто случайно, par accidens – в виде примера, дабы указать на их храбрость и решительность, усугубленные, без сомнения, отчаянными условиями, в которых им приходится жить.

– Капитан Дальгетти, – произнес сэр Дункан, – нам придется прекратить этот разговор, ибо мне необходимо сегодня вечером закончить кое‑какие дела, чтобы иметь возможность сопровождать вас завтра в Инверэри, а следовательно… – Завтра сопровождать в Инверэри этого человека! – воскликнула миледи. – Не может этого быть, сэр Дункан! Неужели вы забыли, что завтра день печальной годовщины и что он должен быть посвящен печальному обряду?..

– Нет, не забыл, – отвечал сэр Дункан. – Может ли быть, чтобы я когда‑нибудь забыл об этом? Но наше тревожное время требует, чтобы я без промедления препроводил этого офицера в Инверэри.

– Однако, надеюсь, вы не имеете намерения лично сопровождать его? – спросила миледи.

– Было бы лучше, если бы я это сделал, – отвечал сэр Дункан. – Впрочем, я могу завтра послать письмо Аргайлу, а сам выехать на следующий день. Капитан Дальгетти, я сейчас напишу письмо, в котором объясню маркизу ваши полномочия и ваше поручение, и попрошу вас завтра рано утром быть готовым для поездки в Инверэри.

– Сэр Дункан Кэмбел, – возразил Дальгетти, – я полностью и всецело в вашей власти; тем не менее прошу вас не забывать о том, что вы запятнаете свое имя, ежели допустите, чтобы мне как уполномоченному вести мирные переговоры была нанесена малейшая обида, – clam, vi, vel precario. Я не говорю, что это может случиться с вашего согласия, но вы отвечаете даже в том случае, если не проявите достаточной заботы, чтобы помочь мне избежать этого.

– Моя честь будет вам порукой, сэр, – отвечал сэр Дункан Кэмбел, – а это более чем достаточное ручательство. А теперь, – продолжал он, вставая из‑за стола, – я должен подать вам пример и удалиться на покой.

Хотя час был еще ранний, Дальгетти почувствовал себя вынужденным последовать этому примеру, но, как искусный полководец, он решил воспользоваться хотя бы минутным промедлением, которое случай предоставлял ему.