Но Келлсу она и теперь казалась красавицей. Он слышал, что врач говорит Клаю, но ничего не понимал. Да и не надо было понимать — стоило послушать, каким похоронным тоном это говорится. Она умирает — и нет бога, который исцелил бы ее. Гнев жег горло Келлса, как желчь. Келлс сглатывал гнев, и горячие слезы текли по его грязным щекам. Он заморгал, силясь сдержать их. Длинная Тэсс стояла в другом углу, скрестив на груди костлявые руки. На ней было потрепанное красное платье — знак ее ремесла.
— Надо забрать ее в больницу, — сказал врач.
— А что это такое? — Келлс поднялся с пола. Старый лекарь стал рядом с ним на колени.
— Это место, которое содержит господин Клай. Там лежат люди... чью болезнь уже нельзя вылечить. У нас там есть лекарства, чтобы облегчить их боль. Ты тоже можешь отправиться туда, юноша, и будешь сидеть с ней.
— Она умрет, да?
Клай положил руку на тощее плечо Келлса.
— Да, мальчик. Здесь мы бессильны. Эдуз — самый лучший врач в Гульготире, самый знающий.
— Нам нечем заплатить за это, — с горечью признался Келлс.
— Господин Клай уже заплатил, — сказал Эдуз. — Эту больницу он построил для тех, у кого ничего нет. Понимаешь?
— Не надо, дружище, — прервал Клай. — Он верил в меня, а я его подвел, и никакие слова не могут смягчить этого разочарования. — Атлет наклонился над кроватью и взял женщину на руки, прислонив ее голову к своей груди.
Больная снова испустила стон, и Тэсс погладила ее по голове.
— Все хорошо, голубка. Мы о тебе позаботимся. Тэсс тебя не оставит, и Келлс тоже.
Клай отнес Лойру к своей черной карете. Когда Тэсс и Келлс сели, он уложил больную, впавшую в беспамятство, на мягкое сиденье и сел рядом с ней. Врач, Эдуз, устроился рядом с кучером. Тот хлопнул вожжами по спинам четверки лошадей, и карета покатилась. Больная, очнувшись, закричала от боли, и Келлсу показалось, что у него сейчас разорвется сердце.
Ехать им было недолго: больницу построили недалеко от квартала бедноты, и скоро Клай внес Лойру в дом с белыми стенами. Келлс шел за ним. Служители в длинных белых балахонах бросились на помощь атлету, уложили Лойру на носилки и укрыли толстым одеялом из белой шерсти. Эдуз провел их по длинному коридору в комнату, самую большую из всех, которые Келлсу доводилось видеть. Вдоль северной и южной стен стояли койки, на которых лежали больные и умирающие. По комнате расхаживало много народу: служители в белом, посетители, пришедшие навестить родных и друзей, врачи, готовящие лекарства. Люди с носилками, пройдя через все помещение, вышли в другой коридор и доставили мать в комнату поменьше, футов двенадцати в длину.
Лойру переложили на одну из двух узких кроватей, застланных чистым белым бельем, и укрыли одеялом. Когда служители ушли, Эдуз приподнял голову больной и влил ей в рот какую-то темную жидкость из пузырька. Лойра поперхнулась и проглотила. Немного лекарства вытекло ей на подбородок. Эдуз вытер его платком и снова опустил ее голову на подушку.
— Можешь спать с ней здесь, Келлс. И ты тоже, — сказал он Тэсс.
— Я не могу. Мне работать надо.
— Я заплачу тебе... сколько следует, — сказал Клай.
— Не в этом дело, красавчик, — улыбнулась щербатым ртом Тэсс. — Если я уйду со своей делянки, мое место займет другая шлюха. Мне надо быть там. Но я приду сюда, как только смогу. — Она поднесла руку Клая к губам и поцеловала. Потом отвернулась в смущении и вышла.
Келлс взял мать за руку. Она уснула, но кожа у нее была горячая и шершавая на ощупь. Мальчик вздохнул и сел на край кровати.
Клай и Эдуз вышли из комнаты, и Келлс услышал, как Клай шепотом спросил:
— Сколько ей осталось?
— Трудно сказать. |