Я никогда не забуду первый вечер в доме у бабушки Би. Она завернула Джо в одеяло, напоила его горячим молоком, а потом вымыла мне ноги и велела лечь, чтобы наложить какие-то мази на пораненные места. После этого мне показалось, что раны чудом зажили уже к утру, хотя это не могло быть правдой. Сейчас меня охватывает глубокое удовлетворение. Я чувствую, что пришла домой, что бабушка Би мне роднее, чем любой человек на свете. Конечно, я любила Джо, но ни разу в своей жизни не знала человека лучше, чем бабушка Би. Я помню, как лежала на кровати, а она расплетала свои чудесные черные волосы, расчесывала и смазывала их — даже неожиданное появление у нее на пороге двух внуков не нарушило этого ритуала.

Бабушка Би лечила меня, кормила и одевала; именно она воспитала во мне гордость и чувство собственного достоинства. Та девчонка, которая стояла в каменной нише полуразрушенной стены, мало походила на ту, что едва живой приковыляла к ее порогу.

И бабушка знала это, ибо она знала все на свете.

Мы быстро привыкли к нашей новой жизни — так быстро привыкают только дети. Раньше мы жили в рыбацком поселке, а теперь — среди шахтеров, потому что, хотя рудник закрылся, шахта Феддера давала работу многим жителям Сент-Ларнстона, которые каждый день проходили около двух миль — на работу и домой. Я обнаружила, что шахтеры так же суеверны, как и рыбаки, — и это понятно, ведь обе профессии были настолько опасны, что каждый из них мог надеяться только на удачу. Бабушка Би часами рассказывала истории о шахтах. Мой дед был шахтером. Бабушка поведала нам, что рудокопы оставляли угощение, небольшое подношение, дабы задобрить злых духов, — а это была добрая половина скудного обеда голодного шахтера. Она с раздражением говорила о системе расчета в зависимости от выработки, которая использовалась вместо постоянного жалованья. Это значило, что если у человека был неудачный день и он добывал мало руды, то и оплата была соответственной. Она также с презрением говорила о тех шахтах, где имелись собственные лавки, в которых шахтеры вынуждены были покупать все товары, иногда по очень высокой цене. Слушая бабушку, я представляла, как сама спускаюсь в шахту. Я видела мужчин в поношенной, запачканной красной глиной одежде и оловянных касках, покрытых каплями грязного воска, потому что к ним крепили свечи. Я представляла, как клети с людьми опускаются в темноту, ощущала горячий воздух и содрогание земли, когда шахтеры начинали работу. Я представляла ужас, когда кто-то лицом к лицу сталкивался с духом, которому не оставили угощения, или с черной собакой, или с белым зайцем, чье появление предвещало грозящую шахте опасность.

— Я вспоминаю, — сказала я бабушке.

— О том, что привело тебя ко мне? — спросила она.

— Случай?

Она покачала головой.

— Ваш путь был слишком длинным для таких крошек, но ты не сомневалась, что найдешь свою бабушку, ведь так? Ты знала, что если будешь долго идти, то все равно придешь к ней, верно?

Я кивнула. Бабушка улыбнулась, словно ответила на мой вопрос.

— Я пить хочу, душечка, — произнесла она. — Принеси-ка мне глоток сливянки.

Я вошла в дом. В домике бабушки была всего одна комната. Правда, к домику была пристроена кладовая. Именно там бабушка и варила свои снадобья и часто принимала посетителей. А комната была нашей спальней и гостиной. С домом была связана одна история. Его построил Педро Баленсио, муж бабушки Би, которого прозвали Педро Би, потому что жители Корнуолла не могли правильно произнести его фамилию — и даже не пытались. Бабушка рассказывала, что дом был построен за одну ночь, потому что согласно традиции любой, кто мог построить дом за одну ночь, имел право присвоить землю, на которой он построен.