***

Бумаги я изучил тем же осенним вечером 1954 года. Там были давно потерявшие свою ценность закладные на имущество, неиспользованный билет на корабль до Дублина и множество счетов. И, конечно, долговые расписки — более тридцати бумажек, написанных от руки. Судя по всему, Моутон активно играл на скачках и в азартные игры — и всегда проигрывал.

Среди счетов я нашёл один, который меня весьма заинтересовал. Это был счёт от анатома с указанием фамилии врача и города, где он практиковал. Счета от анатомов — вещь не слишком частая. Такой счёт можно встретить, если, например, врач проводил вскрытие по требованию родственников. Собственно, в счёте встречалось слово «вскрытие». А «пациентом» была Виктория Сазерленд. Счёт был оплачен. Видимо, он случайно затесался среди других бумаг.

Но у меня возник резонный вопрос: зачем понадобилось Моутону вскрытие покойной супруги. Да ещё такое, чтобы о нём никто не знал. Обычно вскрытие делается, чтобы выяснить причины смерти, а потом написать о них в некрологе. Но в газетных некрологах не было указано, от чего умерла Виктория. Просто «умерла». Поэтому и возникла некоторая шумиха, связанная с возможным отравлением её Моутоном. Я ничего не понимал: он что, отравил её, а потом решил убедиться, что погибла она именно от яда?

Я продолжал свои изыскания в Англии до конца 1954 года, а в декабре вернулся обратно в США. По возвращении первым же делом я отправился в Локпорт. Странно, но до сих пор я ни разу не упомянул, что легендарный особняк сестёр находился в Локпорте, штат Нью-Йорк. Я не раз посещал Локпорт, бродил по кладбищу, нашёл склеп, где теоретически была похоронена Наоми, и даже бывал в развалинах особняка Сазерлендов. Я бродил по нему несколько часов в 1948 году, дотрагивался до ободранных стен, пытался найти какие-либо тайники (впрочем, Сазерленды продали дом ещё в начале двадцатых, и все тайники наверняка нашли без меня). Годом позже его снесли; в подвале обнаружили огромный запас стеклянных бутылочек из-под удивительного тоника для волос — почему-то последний владелец дома никогда не заходил в ту часть подпола. Я выкупил несколько бутылочек для коллекции.

Но в 1955 году я отправился в Локпорт в первую очередь для того, чтобы найти анатома, вскрывавшего Викторию Сазерленд. Его фамилия была Пинбэк, и я нашёл дом, где он практиковал полвека тому назад. «Доктор Л. Пинбэк» — было написано на табличке.

Людвиг Пинбэк оказался внуком того Пинбэка, Сэмьюэла. Людвиг принял меня радушно, расспросил, что я знаю о его дедушке, и рассказал, что Сэмьюэл Пинбэк вовсе не был патологоанатомом. Он был обычным практикующим врачом, принимал пациентов, а с трупами работал исключительно за большие деньги или по полицейскому ордеру. Просто он был очень хорошим врачом — гораздо лучшим, чем штатный патологоанатом, и полиция штата в некоторых случаях готова была раскошелиться, чтобы точнее определить причину смерти в спорных случаях. Сын Сэмьюэла стал адвокатом, а Людвиг решил вернуться к семейной профессии.

Пользуясь гостеприимством врача, я показал ему счёт Чарльза Моутона и спросил, можно ли выяснить, какую работу проводил доктор Пинбэк с телом Виктории Сазерленд. Людвиг легко подтвердил: можно. Прошло более полувека, и соблюдать врачебную тайну покойницы было бы довольно странно.

Сэмьюэл вёл очень подробные дневники. Он описывал каждую работу в мелочах, на многих пациентов (правда, живых) держал целое досье. На счёте стояла дата, и Людвиг довольно быстро нашёл отчёт за указанное число. Он начал просматривать отчёт — и неожиданно присвистнул.

«Да, — сказал он. — Тут и в самом деле кое-что необычное».

«Что?» — спросил я.

«Это был чёрный заказ. То есть нелегальный, за хорошие деньги.