— Одно дело стать великим (на это не все способны), и совсем другое — не дать себе опуститься, не измельчать. Я уверена, что каждый мужчина желает быть значительным! Но это возможно лишь в том случае, если он является частью чего-то неизмеримо более великого, нежели он сам по себе. Даже самый лучший в мире рыцарь теряет свое величие, если долго сидит без дела. Мы должны изыскать идею, которая бы объединила всех ваших подданных. И мне кажется, что такой идеей станет великая война против мелких бед. Нужно только найти подходящий лозунг для нашей кампании. Придумайте же слово, сир! Какое-то общее название для всей этой кучи мелких бед. И мы поднимем все рыцарство на борьбу против них.

— Как насчет справедливости? — предложил Артур.

— Не годится. Как-то расплывчато и холодно. А вот королевская справедливость — уже лучше. Точно, так и назовем! И тогда каждый рыцарь станет персональным проводником и защитником королевской справедливости, ответственным за ее соблюдение. Это может сработать… на какое-то время. А дальше мы придумаем что-нибудь еще. Вот, скажем, Мерлин: у него полно всяких разных пророчеств практически по любому поводу. Нам следует воззвать к его имени, это найдет отклик в сердцах. Людям нравится ощущать себя просвещенными христианами, даже если они действуют в полной тьме и невежестве. Я уверена: молодые рыцари, которые ныне развлекаются тем, что на досуге совращают юных леди, превратятся в ревностных защитников дам.

— Оно бы хорошо! Вот только непонятно, каким образом объявить эту великую войну?

— Начните с самого лучшего в мире рыцаря.

— Вы имеете в виду Ланселота?

— Именно. И пусть он возьмет с собой самого худшего рыцаря.

— Ну, таковых-то у нас достаточно, даже глаза разбегаются. Полагаю, наилучшим кандидатом станет племянник сэра Ланселота, самый ленивый и бестолковый из молодых рыцарей, самый что ни на есть…

— Довольно, милорд! Мне знаком этот юноша по имени сэр Лионель, — вздохнула Гвиневера. — Скажите, сир, если мне удастся уговорить сэра Ланселота стать первым хранителем королевской справедливости, сумеете ли вы отправить с ним его племянника?

— Вообще-то мысль неплохая. Я попытаюсь это организовать. А вы, оказывается, замечательный советчик, моя дорогая!

— Тогда позвольте дать вам еще один совет, милорд. Вы сами знаете, что сэр Ланселот весьма своеобразный человек. Он не такой, как все, и подход к нему требуется особый. Вы легче добьетесь своего, если заставите его поверить, будто это его собственная идея. Давайте-ка сделаем так: я его предварительно подготовлю к идее странствий, а затем передам в ваши руки.

— Годится! — согласился Артур. — Самый лучший и самый худший…

Короля, похоже, всерьез захватила эта мысль. После короткого размышления он сказал с улыбкой:

— Очень интересная комбинация… Такой союз обещает стать непобедимым.

— Вы абсолютно правы, милорд. Именно благодаря подобным союзам и выигрываются войны!

В ту пору королева Гвиневера совсем иначе относилась к Ланселоту. Она его, конечно, любила — за славу, за храбрость и благородство, а также за некоторое простодушие. Но тогда Гвиневера еще не желала изменить его, ее рука еще не тянулась откинуть непослушные локоны со лба рыцаря. Она не изводила его сомнениями и ревностью, не стремилась навечно запечатлеть свой сияющий облик в сердце Ланселота. В то время, о котором мы говорим, королева еще недостаточно его любила, чтобы мучить. Ее тогдашняя привязанность была теплой и спокойной. Под воздействием такого чувства женщина может себе позволить быть дружелюбной, доброй и мудрой.