Фонвизин выставил посты.
На следующий день показались французские части. Фонвизин приказал дать залп из трех орудий.
Французы остановились. После небольшого замешательства и совещания от них отделился всадник с белым платком на пике. Он подскакал к посту.
— Черт возьми, мы французы! — кричал он.
— А мы — русские, — ответил Фонвизин. Всадник ускакал.
Французы на сражение не решились и обошли город стороной.
Несколько дней спустя пришло известие о падении Парижа и отречении Наполеона.
* * *
Победители возвращались на родину. Первая гвардейская дивизия торжественно вступала в Петербург. У Петергофской заставы возле специально выстроенной триумфальной арки с водруженными на ней шестью алебастровыми конями, означающими шесть полков дивизии, в золоченой открытой карете, окруженной придворными и военными, ожидали торжественного момента императрица и великая княжна. Вдоль дороги гудели толпы народа, сдерживаемые цепью полицейских.
Неизвестный художник. Капитуляция Парижа 31 марта 1814 года. Гравюра. 1-я четверть XIX века
Наконец показались войска. Впереди на рыжем рослом коне, с обнаженной шпагой, которую он, по церемониалу, должен был опустить перед императрицей, гарцевал император. Сверкало золото эполет и орденов, колыхались перья на треуголках, струились шелком знамена, лоснилась шерсть лошадиных крупов, вспыхивала ослепительно белым блеском сталь клинка. Это было величественное, радостное и красивое зрелище.
Народ в исступлении беспрерывно кричал «ура!». Два офицера — Толстой и Якушкин — наблюдали за въездом среди свиты императрицы.
— Государь нынче прекрасен, — говорил Толстой. — Он — истинное олицетворение победы. Только в такие минуты обнаруживается настоящая любовь народа к нему.
В это время вытесненный напиравшей толпой из ее рядов какой-то мужик оказался на дороге. Он побежал на другую сторону, где, как ему, видимо, показалось, удобнее пристроиться.
Вдруг император дал шпоры коню и бросился на бегущего с обнаженной шпагой.
— Господи, в такой момент! Как квартальный надзиратель! — воскликнул Толстой.
Неизвестный художник. М. А. Фонвизин. 1820-е годы
Мужика схватила полиция. Император вернулся на свое место. Но вся картина изменилась.
Повернувшись к приятелю, Якушкин сказал:
— Я невольно вспомнил сказку о кошке, обращенной в красавицу, которая, однако ж, не могла видеть мыши, не бросившись на нее. Впрочем, настоящее разочарование ожидает нас еще впереди. Солдаты и мужики считают себя обманутыми. В двенадцатом году в царском манифесте народ прочел в словах о великой награде, обещанной защитникам отечества, обещание об отмене крепостного права, и это питало его храбрость. Нынешний же манифест с его недвусмысленным отказом входить в нужды народа и, в сущности, издевательской фразой «да наградит вас Бог» начисто опрокинул народные ожидания.
— Да-а, не было бы новой пугачевщины…
— Вполне вероятно…
* * *
Фонвизин ожидал приказа о расформировании своего полка в соответствии с производившимися переменами в армии. Уже было известно, что полк поступит в 5-й корпус. Поэтому переведенному в его полк из гвардии штабс-капитану Якушкину он посоветовал не принимать роты до полного выяснения положения и пригласил бывать у него запросто — не как у полкового командира, а как у товарища.
Взаимная симпатия и общие воспоминания — Якушкин тоже прошел всю войну с боями, сражался при Бородине, под Кульмом — быстро привели к сближению и откровенности.
А разговоры по всей России велись одни и те же:
— Император, говоря о русских, сказал, что каждый из них плут или дурак, а устройству армии своей и ее успехам он обязан иностранцам. |