Именно тогда он сформулировал свое отношение к градостроительной планировке Москвы: «Взять старый город, хоть бы, например, Москву. Все мы знаем, что старые города строились стихийно, в особенности торговые города. Когда ходишь по московским переулкам и закоулкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель». (Высказывание приводится по «переработанной стенограмме доклада», изданной в том же году отдельной брошюрой. В самом же докладе и в газетной публикации — и это любили цитировать довоенные журналисты, воспевавшие Генеральный план реконструкции Москвы, Каганович выразился крепче: мол, московские улочки прокладывал не пьяный строитель, а пьяный сапожник.)

Тогда же Каганович решил осуществлять реконструкцию и расширение главных московских улиц путем сноса архитектурных и исторических памятников. Вот, в частности, проект «реконструкции» северного луча, главной частью которого он считает Лубянку. «Возьмите Лубянку, — сказал Каганович, — она, по существу, начинается с Никольской! Снимите Никольские ворота, выровняйте Лубянку и Сретенку, удалите Сухареву башню, и вы получите новый проспект до самого Ярославского шоссе».

Именно этот проект он последовательно осуществлял с упорством маньяка. Современный журналист, разрабатывая тему репрессий сталинских времен и характеризуя их деятелей, пришел к любопытному выводу-сравнению, острому и точному, как сравнения Плутарха в его знаменитых «Сравнительных жизнеописаниях»: «Если Лаврентий Берия прославился надругательствами над женщинами, то Лазарь Каганович известен как осквернитель архитектуры». (Любопытно, что характерную черту «реконструкции» города — устройство скверов на месте снесенных церквей — москвичи еще в 1930-е годы называли осквернением Москвы.)

Уничтожение и защиту исторических памятников Москвы Каганович на совещании московских архитекторов-коммунистов классифицировал как классовую борьбу, а выступление в их защиту как политическую (это слово фигурирует в его выступлении) акцию врагов партии и социализма.

Таким образом, защитники Сухаревой башни попадали в разряд политических врагов, и методы действий против них приобретают соответствующий характер.

Роль Кагановича в политических репрессиях 1930-х годов известна из различных публикаций: по материалам съездов партии, заседания бюро МК КПСС 23 мая 1962 года об исключении Л. М. Кагановича из партии, по воспоминаниям современников. Несколько цитат из обзора заседания бюро («Московская правда», 1989, 10 января):

«По спискам, подписанным Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Маленковым, было расстреляно около 230 тысяч человек».

«Рука Кагановича, его личная подпись на многих и многих списках приговоренных к расстрелу. Так, в подписанном им списке из 229 человек — 23 фамилии членов Центрального Комитета, 22 фамилии членов КПК, 21 человек — наркомы и заместители наркомов. Он их знал, работал с ними. И послал на смерть».

«Ваши подписи (сказал, обращаясь к Кагановичу, один из членов комиссии) стоят на списках более 36 тысяч партийных, советских, военных работников и работников промышленности и транспорта».

«Именно Кагановичу принадлежит идея создания „троек“ для рассмотрения дел арестованных без суда».

«А вы помните, какую резолюцию написали на предсмертном письме Якира? Вы написали: мерзавец, потом — нецензурное слово, и дальше — смерть».

Приводятся и другие подобные резолюции Кагановича:

«Завод работает плохо, я полагаю, что все — враги… расследовать, арестовать».

«Полагаю, шпион, арестовать».

«Всех вернувшихся поселенцев арестовать и расстрелять. Исполнение донести».

Публикатор сообщает, что собранные комиссией материалы составляют солидный том.