Подталкивая взашей своего «носильщика», иваны бесцеремонно навьючили на него свои котомки и отошли подальше.

– Хорошо все таки, мой друг, быть сильным и зубастым! – вздохнул Жиляков, устраиваясь поудобнее. – Право, барон, мне до сих пор стыдно за свое поведение в день нашего знакомства! Вы бесконечно правы: в этой волчьей стае нельзя быть овцой! Да что там овцой – сильным, но миролюбивым псом тоже быть никак не возможно! Ибо миролюбие будет тут же воспринято как очевидная слабость…

– Отдыхайте, полковник! – невесело усмехнулся Ландсберг. – Мне кажется, мы еще не скоро попадем на свой «ковчег»…

Пока арестанты, звеня кандалами и переругиваясь, устраивались на огороженной для них «арене», все свободное пространство причала заполнялось праздными зеваками. Сюда пришли любопытствующие одесские обыватели, корреспонденты местных газет, мелькали мундиры чиновников различных ведомств – среди них попадались и такие, чьи служебные обязанности с отправкой арестантов решительно никак не соприкасались.

На трех тарантасах прибыли дамы из местного благотворительного общества. Тут же, укрывшись под кружевными зонтиками, дамы с помощью слуг извлекли из тарантасов целые кипы душеспасительных брошюр религиозного содержания и стали требовать к себе местное начальство – с тем, чтобы оно дозволило раздать брошюры уезжающим в далекие края арестантам.

– Ничем не могу помочь, сударыни! – отбивался от дамочек старший партионный офицер, вытирая лоб платком. – Решительно ничем! Ну посудите сами, будьте благоразумны! Не могу же я вас без охраны запустить к этим злодеям! Ведь и охрана потребуется немалая – а где я ее вам возьму? А, не дай Бог, случится что? Что у них на уме, у каторжных злыдней? Один черт, извините за грубое слово, знает… Нет, сударыни, не могу с! Вот погрузят варнаков на пароход, запрут их как следует – и милости прошу со своими брошюрками и словами напутствия!

– Да и то сказать, сударыни, – зряшное, извините, дело затеяли! – попытался поддержать оборону второй офицер. – На что им ваши книжки, ежели из каждой дюжины один – много двое только и умеют читать! Вот я, сударыни, не первый год арестантов в Сибирь сопровождаю – верьте слову офицера, видел, знаю – что они с книжками, со словом Божиим творят! Хорошо, если на раскурку употребят! Это у которых бумага потоньше. А то и иначе, извиняюсь, употребляют – самым богохульным, намекну я вам, образом…

Солнце меж тем поднималось все выше, становилось жарко. Отвыкшие от тепла арестанты, блаженно щурясь на небо, начали потихоньку раздеваться, разматывать самое немыслимое тряпье. Несколько человек, немало не стесняясь устремленных сотен глаз (а может, именно в расчете на зрителей?) прямо на причале справляли естественные нужды, большие и малые.

Публика меж тем все прибывала – и пешком, и в колясках. Казалось, вся Одесса бросила свои дела и пришла насладиться редким, щекочущим нервы зрелищем. Однако смотреть на внешне спокойную серую арестантскую массу скоро прискучило, и публика переключила внимание на корреспондентов и фотографов газет, стоящих в первых рядах, у самых канатов.

Пользуясь вниманием, те с видимой неохотой, заглядывая в блокноты, начали перечислять знаменитых преступников, наверняка пребывающих здесь, за канатами, и рассказывать об их злодеяниях, о которых в разное время писали газеты. Несколько бойких личностей распродавали фотографические портреты известных преступников – их охотно покупали, сожалея о том, что никак не возможно получить от «оригиналов» автографов.