Билеты нам купил Тони, и когда мы сели в поезд, то обнаружили, что он взял нам двухместное купе.

– Как это несправедливо, – сказала Виппи Берд, когда мы уселись с ней друг против друга, – что Мэй-Анна так тяжело заболела.

– Что она умирает, ты хочешь сказать, – поправила ее я. – Что еще более несправедливо. Пинк и Чик были мужчинами, а мужчины гибнут на войне, и это понятно, но когда в мирное время умирают такие молодые люди, это не укладывается в голове, ведь ей же нет еще и сорока.

– Не больше тридцати, если верить газетам, – сказала Виппи Берд.

– Сколько было ее матери, когда она умерла?

Виппи Берд задумалась:

– Думаю, ненамного больше. В детстве наши матери нам казались старыми как мир, но сейчас-то мы понимаем, что они были совсем еще не старыми женщинами, а ее мать была из них самой молодой.

– Теперь я понимаю, что чувствовала моя мама, когда умирала миссис Ковакс, – сказала я.

– Как ты думаешь, Мэй-Анна прожила счастливую жизнь? – спросила Виппи Берд так, словно наша подруга уже умерла.

– По-своему – да, но не в том смысле, как мы с тобой. У нас с тобой прекрасные семьи, а у нее – никого.

– Она могла бы иметь Бастера, – сказала Виппи Берд, и кто-то мог бы счесть эти слова бестактностью, но у нас было заведено говорить друг другу то, что думаешь. Кроме того, я сама была того же мнения, что и Виппи Берд.

– Она была бы несчастна даже с самим папой римским, – сказала я. – Единственный человек, кого она за всю свою жизнь любила по-настоящему, – это Джекфиш Кук.

* * *

На вокзале Томас встречал нас не один, и это нас сильно огорчило, потому что мы хотели поговорить с ним с глазу на глаз. С ним был еще этот Эдди Баум.

– Я боялся, что он вас не узнает, – пояснил Эдди.

Он был одет в бесформенный свободный свитер и туфли на резине – неуместный костюм для человека, который должен был отвезти нас к умирающей женщине.

– До сих пор он нас узнавал, – сказала я.

– Ну, я, конечно, понимаю, что не очень вам нравлюсь, но хотел выразить вам свою признательность за то, что вы все-таки приехали.

– Мы приехали не к вам, мистер, – сказала Виппи Берд.

– Наверное, ему нужен наш совет, в чем ее хоронить, – сказала я, обращаясь к Виппи Берд, но так, чтобы и он тоже хорошо расслышал.

– Как она? – спросила Виппи Берд Томаса.

– Не знаю, мэм, – ответил он, обернувшись через плечо. – Вроде пока держится, но дела, конечно, плохи. Когда она увидит вас, ей, конечно, станет получше. Я и раньше говорил, что надо вам позвонить. Выглядит она ужасно.

– Это не для записи, – вмешался Эдди. – Тут болтается много всяких репортеров, которые, конечно, захотят с вами поговорить, и вы должны сказать им, что она по-прежнему вся в белом и была прекрасна до самого конца.

– Заткнись, приятель, наша подруга еще жива, – сказала Виппи Берд.

– Мы приехали поддержать больную подругу, – присоединилась я к Виппи Берд, – а не помогать вам раздувать эти дурацкие легенды.

– Поймите, – возразил он, – ваша подруга всю жизнь трудилась над тем, чтобы создать этот образ, и она хочет, чтобы люди навсегда запомнили ее такой.

– Думаешь, мы без тебя этого не знаем? – спросила я, и в ответ он только пожал плечами.

Остаток пути до дома Мэй-Анны мы ехали молча.

…– Она весь день спрашивала про вас, миссис Эффа Коммандер, – успел прошептать мне на ухо Томас, когда открывал передо мной входную дверь дома.