Смуглая кожа, темные волосы, широкие плечи, худые впадины над ключицами и едва уловимый аромат симпатии. Лицо, да, пожалуй, что лицо. Что-то с ним было не так, большие томные глаза. Два черных солнца садилась в белые моря. Глаза внушали доверие, встретить которое – большая редкость сегодня.

– Так что вас ко мне привело?

– Я изменяю мужу.

– Хо-ро-шо, – растянул Герман «только начнешь доверять человеку».

В кабинете повисла пауза, в которую уместилась целая сцена. Герман представил, как Шура возвращается домой.

Капоте

– Кого ты там высматриваешь?

– Это дочь герцога? – передал бинокль отцу и указал на трибуну напротив, щурясь от солнца, которое в этот день палило как никогда, как никогда в лицо, потому что трибуны в тени стоили бешеных денег.

– Их там две. Виктория и Хуана.

– Вторая некрасивая.

– Это Хуана.

– Вырасту – женюсь на Виктории.

Отец ничего не ответил, только усмехнулся и пригладил рукой свои черные усы. Он всегда так делал, когда хотел ответить что-нибудь дерзкое, будто успокаивал свои губы, чтобы те не ляпнули лишнего.

– Я знаю, все принцессы влюбляются в тореадоров.

– Ты же собирался быть музыкантом?

– Сам всегда говоришь, одно другому не помеха, – повторил он любимую отцовскую присказку.

– Даже не думай. Да и поздно тебе уже.

– Почему поздно? Пако из соседнего двора ходит в такую школу. Правда, пока вместо быков у них там тачки с рогами. Видел?

Отец кивнул в знак согласия: «Не будь дураком», – взлохматил он челку Тино и улыбнулся.

Сын снова взял бинокль у отца и стал рассматривать ворота, из которых должен был выскочить бык.

– Мы всегда будем на солнце, они в тени, под покровительством больших денег, – продолжал отец перечислять аргументы неравных сословий. – Нам до них, как до Луны на осле.

– Правда, что тореодоры все миллионеры? И денег у них куры не клюют?

– Клюют, еще как клюют. Заведется такая цыпочка, – махнул рукой на девочек из ложи отец, – и все может выклевать, особенно глаза. Сколько я их знал, молодых, талантливых, ослепших от любви. Хотя бы Хосе Мерчер, какой был матадор, связался с одной цыпой, все на нее тратил. Как он дрался! Все ради нее. А когда бык разорвал ему рогами грудь, дамочка вдруг исчезла, нашла себе другого лопуха. Хосе тогда еле выжил, а карьера коту под хвост.

– Все ради нее, – повторил Тино. – Кажется, я влип.

– Что ты говоришь?

– Ничего. Так обычно говорит дядя Пако. Так сколько они зарабатывают?

– Откуда мне знать, одно знаю, что зарабатывают лишь самые именитые из них. Остальным матадорам хватает только на то, чтобы залечивать раны после боев. Еще и со всей своей командой надо поделиться.

«А тебе, отец, разве самому не хотелось когда-то рискнуть, вырваться, стать не тем, кем получилось, а тем, кем хочется». Пекарня, которая досталась ему в наследство от его отца, а тому от деда, где вставать надо в 4 утра, чтобы идти к печке, закладывать хлеб, а вечером допоздна месить тесто на следующий день. И так каждый день, без праздников и выходных, хлеб без зрелищ. О чем ты думаешь, отец, когда месишь свой хлеб? Твои движения похожи на то, что ты все еще убиваешь свою мечту. Она не хочет умирать, ты ее в печь, но и этим ее не убить. Ты раздаешь ее по кусочку всем, кто покупает твой хлеб. Возможно, поэтому он такой вкусный. Но и этим мечту не уничтожить. Снова и снова она поднимается ни свет ни заря вместе с тобой, вместе с тестом, чтобы быть избитой твоими сильными руками.