Шумилов прошёл к выходу, но остановился в дверях и добавил:

— Возвращайтесь в Ростов, Александра Егоровна. Вас ждёт суд и неизбежная конфискация имущества, так что обдумайте линию защиты. Аристарх бросит вас в самое ближайшее время, как только убедится, что вы действительно потеряли все деньги и имущество. Без них вы ему не нужны. А ваши ростовские друзья будут вам вслед показывать пальцем и плеваться. Но вы, Александра Егоровна, строго людей не судите: во всём случившемся вы виноваты сами. Счастья я вам не желаю — уж увольте! — и признаюсь, что расстаюсь с вами безо всякого сожаления. Прощайте!

И беспрепятственно вышел.

Эпилог

Лето 1890 года выдалось в Санкт-Петербурге жарким и влажным. По ночам шли дожди, а к полудню гранит набережных и брусчатка мостовых уже дышали жаром, столь несвойственным северному городу. Можно было подумать, что столица России перенеслась с прохладных берегов Невы куда-то в среднеазиатскую пустыню. Все, кто мог уехать из Питера, поспешили это сделать. Кто уехать не смог — скрежетал зубами и делал вид, что рад обрушившемуся на город пеклу.

В середине июня Антонин Максименко прислал Шумилову письмо, в котором сообщил, что намеревается в ближайшие дни посетить Санкт-Петербург. И действительно, двадцатого числа он предстал собственной персоной на пороге квартиры госпожи Раухвельд, у которой Алексей Иванович Шумилов снимал две комнаты и столовался уже много лет. Антонин за прошедший год сильно изменился, превратившись из скромного учителя провинциальной гимназии чуть ли не в настоящего лондонского денди. Он был одет в светлый костюм и держал в руках инкрустированную серебром костяную трость.

Шумилов, увидя старого знакомого, только руками развёл:

— Антонин Фёдорович, да вы ли это?

Они обнялись по-настоящему сердечно, и Антонин с улыбкой ответил:

— Пришёл звать вас в ресторан. Где у вас самый хороший, едемте…

Шумилов ехать отказался, поскольку имел на этот день другие планы, но пригласил Антонина в свой кабинет для разговора. Там, выпив за встречу символическую рюмку коньяку и закусив лимоном, они чинно расселись в креслах друг напротив друга.

— Антонин Фёдорович, глаз радуется, глядя на вас. Как ваши дела, как вообще течёт жизнь в Ростове? — полюбопытствовал Шумилов.

— В моей жизни произошли кое-какие перемены. Причём, в лучшую сторону, — ответил Максименко. — Родители вам ничего не писали?

— Что вы! Из меня такой переписчик с родителями… Хорошо, если раз в три месяца три строки напишу. Мне хватает эпистолярных потуг на работе. Родители меня тоже не особенно жалуют, во всяком случае, романов в письмах не шлют.

— Благодаря вам я сделался обладателем дома в Ростове. Того самого, который отстроил брат, и в котором жила Александра со своей мамашей.

— Поздравляю. Но случилось это вовсе не благодаря мне, — возразил Алексей Иванович. — Это было имущество вашего брата, и вы по праву должны были им владеть.

— Мне удалось добиться активизации расследования после того, как я заявил о том, что вместе с ещё одним лицом — Вами, то есть, — стал свидетелем признания Блокулы в том, что он готовил яд для Александры. Весьма сильно нашу прокурорскую власть простимулировало то обстоятельство, что мною был подан иск о препятствовании мне вступлению в право наследования.