Они вошли в городской парк. В вечернем воздухе разносились вкрадчивые звуки вальса — оркестр градоначальника развлекал гуляющую публику. Все трое, не договариваясь, остановились и пару минут слушали музыку. Португалов, воспользовавшись образовавшейся паузой, предложил:

— Может быть, заглянем в павильон, выпьем пива? Тут по боковой аллее буквально полcта саженей…

Дошли до полосатого павильона, но внутрь заходить не стали, а расположились под навесом. Официант принёс по штофу тёмного баварского портера. Потягивая густой душистый напиток, Антонин продолжил свой рассказ:

— В 1882 году Егор Митрофанович Дубровин овдовел. Тогда-то в его доме и появилась Александра и её мать — Варвара Андреевна Протасова. Вот уж воистину про неё сказано: на людях Ананья, а дома — каналья! Протасова была стародавней любовницей Егора Дубровина, прижила от него дочку. Но пока была жива жена Егора Митрофановича, и речи не могло быть о том, чтобы Протасову пустили на порог. Овдовев же, Дубровин дал Александре свою фамилию, официально ввёл в семью на правах наследницы, потребовал от остальных дольщиков пароходной компании признания Александры. В 1882 году по настоянию Егора Митрофановича были выпущены акции. Они были распространены по закрытой подписке, среди узкого круга лиц. Кроме прежних акционеров — двух братьев Дубровиных, их сестры и её мужа — по настоянию Егора Митрофановича появились и новые: Варвара Протасова, её дочь Александра и мой брат Николай. У них были сравнительно маленькие доли — Александры шесть процентов, у её матери и моего брата — по четыре. Однако это было проделано не без далёкого прицела, и дальнейшие события открыли план Егора Дубровина. Он и прежде был крупнейшим дольщиком, изначально внёсшим самую большую часть капитала» и распоряжался сорока пятью процентами акций. В 1882 году он понизил свою долю до сорока процентов, но с учётом долей матери и дочери Протасовых, а также моего брата Николая, фактически захватил в свои руки всю компанию. После 1882 года Егор Дубровин мог голосовать уже пятьюдесятью четырьмя процентами акций.

Принесли зажаренные колбаски. Это была лучшая закуска на свежем воздухе под крепкое пиво.

— Александре Егоровне Максименко было в ту пору шестнадцать, — продолжил свою сагу Антонин. — С одной стороны — почти ребёнок, а с другой — вполне сформировавшийся человек. Уже тогда было видно, что девушка пошла в мамину породу: сварлива, скаредна, по-бабьи глупа. Учиться не хотела, чтением тяготилась; картинки рассматривать — ещё куда ни шло, как дитя малое, честное слово. Самое скверное было в том, что Александра оказалась чёрствым человеком, недобрым. Егор Митрофанович Дубровин прямо говорил: «кривое дерево растёт». Однако она была его единственным ребёнком, чувствовал он за нее ответственность перед Богом. Потому стал вынашивать план — женить на ней Николая, брата моего. Он бы мог, по мнению Егора Митрофановича, воспитать Александру, ума вложить, да и приглядеть, где надо, оградить от ошибок. Тогда и компанию пароходную не страшно ей отдать. Примерно в 1885 году появилось завещание Егора Митрофановича Дубровина, в котором он, догадайтесь-ка…

— Оговорил в качестве условия наследования Александрой Егоровной своих капиталов её брак с Николаем Фёдоровичем, — закончил фразу Шумилов. — Весьма, кстати, распространённая практика в купеческой среде, дабы балбесы-наследники не особенно транжирили состояния.

— Именно так. Александра, чтобы получить сорок процентов акций батюшки, должна была выйти замуж за Николая. Она, конечно, могла и не делать этого, но в подобном случае после смерти отца в её распоряжении оставались всё те же шесть процентов, что она получила в 1882 году.