Мы почти ничего не говорим, только бормочем несколько слов, что рады снова быть вместе. Мне так много нужно у него спросить, но с учетом того, что я узнала за последние нескольо часов, не думаю, что в меня вместится еще какая-нибудь мысль.
Не знаю, сколько проходит времени, но вот Джеймс, рядом со мной, ворочается и говорит, что я сплю как убитая, и я резко просыпаюсь. В комнате темно, но он включает свет, который заливает помещение и совсем мне не льстит. Я смотрю на свою розовую футболку и серые штаны и не сразу соображаю, где нахожусь.
Все вспоминается внезапно, и я вскакиваю с постели, смрщившись от боли, когда задеваю бок. Снова смотрю на синяк, а Джеймс, когда видит его цвет, выпячивает нижнюю губу, подходит и осторожно обнимает меня. Я ему говорю, что все в порядке, хотя мне чертовски больно, и целую его в губы, а потом мы выходим из комнаты.
Далеко нам идти не нужно. Я резко останавливаюсь и вытягиваю руку, чтобы Джеймс не прошел мимо меня. Эвелин сидит за круглым столом на кухне, и ее освещает яркий свет. Рядом сидит Келлан с оператором, и они записывают интервью. Чуть в стороне стоят Аса с Риэлмом, и Риэлм встречается со мной взглядом, а потом отворачивается. Мы с Джеймсом стоим и слушаем, как Эвелин рассказывает миру о Программе. Рассказ ее звучит буднично, а временами, быть может, даже немного отстраненно, но ей хочется верить.
Когда они делают перерыв на пятьминут, чтобы подзарядить камеру, я, в поисках Даллас, проскальзываю мимо них, и вижу, что она сидит в пустой гостиной и смотрит на темный экран телевизора. Эвелин и с нее тоже сняла серую одежду, и теперь она сидит в футболке «Сиэтл Сихокс» (команда по американскому футболу — прим. Перев.), которая ей велика, и выглядит такой потерянной, какой я ее никогда не видела. Когда я сажусь рядом, она окидывает меня взглядом.
Мы не говорим ни слова. У нее дрожат губы, а потом она широко улыбается, сверкнув щелью между зубов. Я обнимаю ее одной рукой, она всхлипнув, прижимается ко мне, и мы обе смотрим на черный экран. Мы связаны друг с другом, но настолько измучены, что не в силах говорить о том, что пережили.
— Слоан, — тихо зовет меня Джеймс. Я вижу, что он стоит в дверях. Он — само совершенство, по крайней мере, для меня. Я целую Даллас в щеку, заставив ее рассмеяться, встаю и иду к Джеймсу. Не думала я, что снова услышу смех Даллас, и это придает мне немного надежды. Я беру Джеймса за руку и веду его обратно на кухню.
Эвелин, которая закончила давать интервью, что-то измученно говорит про то, что надо сделать чаю. Я помогаю ей — включаю газовую горелку и ставлю чайник. Кто-то трогает меня за локоть, напугав, и, обернувшись, я вижу Асу.
Я хотел попрощаться, — говорит он, как всегда, спокойно. Теперь, когда он в обычной одежде, мне кажется, он выглядит как все остальные — как обычный, ничем не примечательный человек. В виде обработчика ничто не кажется угрожающим, при том, какие добрые у него глаза.
— Попрощаться? — повторяю я. — Но мы даже толком не поболтали. Я ничего не знаю про тебя.
Аса улыбается, застенчиво оглядывается по сторонам.
— Без обид, — он указывает на оператора, — но я хочу, чтобы все так и осталось. В Сан-Диего есть одна девушка, к которой я хочу заехать. А потом планирую залечь на дно, когда запахнет жареным. И очень надеюсь, что у вас все получится. Правда.
— Я знаю.
Я подхожу к нему и обнимаю, осторожно, чтобы не задеть ушибленный бок. Не могу винить асу в том, что он не хочет во все это ввязываться. Это доказывает хотя бы то, что он соображает, что к чему.
Мой бывший обработчик прощается со всеми, обходя стороной репортера, дает пять Джеймсу, обнимает Риэлма. И вот, так же быстро, как Аса появился в моей жизни, он исчезает из нее, сыграв свою роль в моем спасении.
Ночь длится долго. |