Но все, что я узнал, что Армон — одиночка, и стаи у него нет. Может, от того он так рьяно охранял меня, у оборотня инстинкт защищать своих. А уж почему он решил, что я «свой» — не выяснял. В кривых мозгах своего напарника сам верховный демон Грох сломает все четыре свои ноги.

— Так как, Лекс? — Напарник запустил последнюю осу. — Нам уйти?

— Оставайтесь, — буркнул я, возвращаясь к своим рунам. — На какое-то время. Потом посмотрим.

Армон кивнул.

— Только я не собираюсь менять свою жизнь из-за присутствия в доме нежной барышни, учти это.

— Надеюсь, хотя бы перестанешь разгуливать голым.

Я усмехнулся.

— А ты боишься, что милая Ан-ни соблазнится моими внушительными достоинствами? — Подмигнул и снова пошел вдоль стены. Напарник пробурчал что-то сквозь зубы и вернулся к своим железным штуковинам, теперь он колдовал над конструкциями, похожими на бутон цветка.

Зайдя за угол, я присел на выступ фундамента и задумался. В моем согласии не было и капли благородства, лишь расчет. Чуяла моя душонка, что так просто мы из этой передряги не выберемся. И пока не знал, как мне выгоднее поступить. Уйти просто так я Армону точно не позволю, слишком много моих секретов он узнал за четыре года. Но и убивать его смысла пока не видел. Живым он пригодится мне больше. А милая Одри-Анни… что ж, пусть остается. Это может быть даже весело.

Насвистывая, пошел дальше. Руны ложились на стену четко и без сбоев, сила колола кончики пальцев, а противный дождь закончился. Рассвет мазнул золотом, и я зевнул. Кажется, пора на боковую.

В доме было тихо, Одрианна затаилась в гостевой, которую ей выделил Армон, близняшки испарились. Шторы в моей комнате тяжелые, двойные, так что лучи света в окно не проникали. И спать я лег в полной темноте и тишине, как любил. Уснул почти сразу.

В какой момент мой сон закончился — не знаю. Я просто обнаружил себя стоящим на вершине скалы, вокруг лежал снег и росла трава. Да-да, именно так: снег и трава, одновременно. Слева от меня мела метель, справа светило солнце и шелестело клиновидными листьями одинокое дерево с раздвоенным стволом. Сбоку оно казалось целым, но стоило сдвинуться, и я увидел, что ствол разделен на две части, и края его обуглены. Так бывает, когда в дерево попадает молния. Яркий день и рядом же завис тонкий силуэт месяца. Звезды загорались, вспыхивали и срывались в пропасть, оставляя за собой прерывистые белые следы, словно штрихи на бумаге. Почему след был таким, я не знал. Да и разбираться не хотел, это бессмысленно. В этом месте не действуют законы нашего мира, здесь все не так, как привыкли люди. Ведь это Изнанка. Я дернул горлом, сглотнул и осмотрелся. Что удивительно, я стоял на вершине в белом парадном мундире императорского ловца, что само по себе немыслимо и выглядит полным бредом. Где я и где белый мундир. Забавно, но на левой стороне груди я даже увидел знак отличия, какие получают за особые заслуги перед империей. И это окончательно убедило меня в том, что я брежу. Меланхолично подумал, что раны оказались глубже, чем я предполагал, и, вероятно, задели мозг. Хотя как рана на ноге могла задеть голову? Вопрос.

Размышляя подобным образом, я прошел по траве до границы со снегом, засунул руку в ледяную круговерть. Ладонь замерзла, и снежинки, тая, сделали белый рукав мундира серым. Я задумчиво потрогал мокрую ткань. Однако мой бред на редкость реалистичен.

— Чернокнижжжник… — то ли шипение, то ли жужжание заставило меня подпрыгнуть и замереть. В белом ледяном смерче стояла фигура. Ее облик менялся и плыл, снежная пелена добавляла то еще две руки, то лишнюю голову, то завитые рога, то огромные черные крылья.