|
Доктор фамильярно держал руку Лелии и время от времени проверял пульс, а потом гладил ее прелестные шелковистые волосы, изящно подобранные на затылке. – Все это пустяки, – говорил он, любезно улыбаясь, – сущие пустяки. Это холера, азиатская холера, самая обыкновенная сейчас вещь на свете и лучше всего изученная болезнь. Успокойтесь, мой ангел! У вас холера, эта болезнь уносит за полчаса тех, кто по слабости своей ее пугается, но нисколько не опасна для таких стойких натур, как мы с вами. Главное, не пугайтесь, любезная иностранка! Нас здесь двое, кто не боится холеры, мы с вами не поддадимся ей! Отпугните же это мерзкое привидение, это отвратительное чудовище, от которого у людей волосы встают дыбом. Посмеемся над холерой – это единственный способ справиться с ней. – А что, если попробовать пунш доктора Мажанди? – предложил Тренмор. – Почему бы и не попробовать пунш доктора Мажанди, – отвечал миловидный доктор, – если у больной нет отвращения к пуншу? – Я слышала, – с язвительным хладнокровием заметила Лелия, – что он очень вреден. Попробуем лучше успокаивающие средства. – Попробуем успокаивающие средства, если вы в них верите, – сказал миловидный доктор Крейснейфеттер. – Но что бы вы нам посоветовали сами по совести? – спросил Стенио. При слове «совесть» доктор Крейснейфеттер посмотрел на молодого поэта: во взгляде этом были сочувствие и насмешка; потом он быстро совладал с собою и серьезным тоном сказал: – Моя совесть предписывает мне совсем ничего не предписывать и никак не вмешиваться в течение этой болезни. – Это очень хорошо, доктор, – сказала Лелия. – Но уже становится поздно, покойной ночи. Не лишайте себя дольше драгоценного сна. – О, не обращайте внимания, – ответил доктор, – мне здесь очень хорошо, и мне интересно следить за развитием болезни. Я изучаю, я страстно люблю свою профессию, и я охотно пожертвую ради нее развлечением и отдыхом, я готов даже пожертвовать жизнью, если бы это понадобилось для блага человечества. – А что же вы называете своей профессией, доктор Крейснейфеттер? – спросил Тренмор. – Я утешаю и ободряю людей, – ответил доктор, – в этом мое призвание. Наука раскрыла мне всю важность болезней, которые грозят человеку. Я устанавливаю их, наблюдаю, присутствую при развитии и извлекаю пользу из моих наблюдений. – Чтобы применить все ваши гигиенические познания к вашей дражайшей персоне, – заметила Лелия. – Я не очень верю во влияние какой либо системы, – продолжал доктор. – В нас всех с самого рождения заложены зачатки грядущей смерти, и рано или поздно она все равно наступит; наши усилия отдалить ее часто только ускоряют ее наступление. Лучше всего не думать о ней и ждать ее, забыв, что она придет. – Вы великий философ, – сказала Лелия, беря табак из табакерки доктора. Тут у нее начались судороги, и она почти без чувств упала на руки Стенио. – Крепитесь, прелестное дитя! – воскликнул юный доктор. – Если вы хоть чуточку поддадитесь вашей болезни, все пропало. Но если вы сумеете сохранить присутствие духа, она для вас будет не страшнее, чем для меня. Лелия приподнялась на диване и, глядя на него потускневшим от страдания взглядом, все же нашла еще в себе силу иронически улыбнуться. – Бедный доктор, – сказала она, – хотела бы я тебя видеть на моем месте! «Благодарю покорно», – подумал доктор. – Так вы говорите, что не верите в действие лекарств; выходит, вы не верите в медицину, – сказала она. – Простите, я изучаю анатомию и науку о человеческом организме, его изменениях и его недугах. Это наука позитивная. – Да, – сказала Лелия, – наука, которую вы изучаете как приятное искусство. |
