С другой стороны витрины появилось носатое лицо хозяина магазина, улыбающегося, кивающего Виктору.

— Пошли. Ну его на хуй. Он почему-то думает, что я говорю по-польски.

— Грабануть бы одну из этих лавочек… Хотя я уверена, что ты, Витек, все их уже посетил. Следовательно, награбленное можно будет только переплавить и продавать как лом.

Витька дернул углом рта. Улыбнулся, как нашкодивший пацан. Он всегда так будет улыбаться.

— Ограбишь их, пожалуй. Тут такие системы сигнализации… И потом, валить надо сразу куда-то. Куда?

Они сели в новый — «Турбо-дизель 350» — «мерседес» Витьки. В ноздри ударил горячий воздух с запахом горящей резины от включенного кондиционера.

— Да, я забыла, что тебе нельзя выезжать из страны. — Его два года условно еще не прошли. — А можно было бы махнуть в Буэнос-Айрес. Поселиться там в итальянском квартале Бока. И среди разукрашенных домов, рождественских декораций, которые оставляют круглый год, танцевать под бандонеон танго. Там-тарам!

Витька засмеялся, она тоже. Танго и Виктор исключали друг друга.

Они остановились на перекрестке, на красный свет, и, не глядя на Веру, Витька положил руку ей на колено.

— Слушай, поедем куда-нибудь поближе. Отдохнем. В отель.

— У тебя наверняка уже и номер зарезервирован.

Он опять дернул углом рта. Ничего, правда, не сказал. Они уже были на углу Беверли и Дохини, там, где стояла коробка «Ромады-инн». И уже штопором, по спирали, въезжали на четвертый уровень паркинга, бетонно-холодного, как морг. Выйдя из машины и идя к лифту, он взял ее за руку. Его рука была липкой и бэби-мягкой.

Когда двери лифта бесшумно расползлись и они оказались в холле отеля, Вера сдрейфила.

— Пить хочется. А? — остановилась она у зеркала перед баром.

Они пошли в бар. Сели на высокие стулья перед стойкой, и Витька неуклюже пнул ее в ягодицу коленом, взбираясь на стул. «Ой, извини», — сказал он. Она подумала, что через полчаса он уже не будет извиняться, «пиная» ее своим членом. «Стесняться, наверное, будет», — решила она, глядя, как он покусывает свои девичьи губы и постукивает розовыми ногтями о лак стойки.

Бармен по-театральному — они были единственными посетителями — колдовал над коктейлями, заказанными Витькой. «Водка Гимлет». Любимый напиток его жены. Заказ объяснялся не нежными чувствами к Алле, а тем, что это было единственное название, которое он помнил и мог поэтому сам заказать. По-английски. За исключением еще «бренди стрейт». Напиток состоял из, естественно, водки, свежевыжатого сока зеленого лимона и льда. Все это тряслось в серебристом цилиндре и через крышечку-ситечко наливалось в широкие, как кратеры вулканов, бокалы. Жидкость была тягучей, почти бесцветной и непрозрачной. С мелкими сгустками от зеленого лимона.

— Что это ты вдруг решил меня… пригласить?

Витька, видимо, относился к числу тех мужчин, которые считают, что, чем больше им нравится женщина, тем меньше это надо показывать. Следовал завету Пушкина. А может, в юности на танцах самая красивая девушка института, где Витька учился, рассмеялась в его влюбленные, открытые, показывающие, что любят, глаза и, вильнув крутым высоким бедром, ушла с не показывающим чувств, а нагло схватившим за бедро… Так что он, чуть ли не зевая и не потягиваясь, сказал, что просто так, мол, от скуки… Дернувшийся угол рта все-таки намекнул на какие-то другие причины.

На ручке двери номера на одиннадцатом этаже висела предупредительная нота «Не беспокоить».