Трудно им, трудно. Переменчиво-бегло осматри­вает Ленин все эти разные, уже свои, а еще не взятые головы.

А они все боятся попасть под уничтожающую издёвку его.

(Есть такой приём: когда трудно входит — нава­лить еще тяжелей, и тогда прежнее трудное уже Вхо­дит легче.)

И, через весь стол, на шестерых швейцарцев, по всем шести линиям сразу вмешался, послал, голосом напряжённым, но не полного звука, в груди ли, в гортани, во рту неизменно теряя его и прихрамывая на „р":

— А путь для этого — только раскол! Это — мещанское кривлянье, будто в швейцарской социал-демократии может господствовать „внутренний мир"!

Вздрогнули. Замерли.

А он:

— Буржуазия вскормила себе социал-шовинистов, своих сторожевых псов! И какое же с ними единство?

(А уже начав — в одно место, в то же место, в ту же точку, чуть меняя слова, это главный принцип про­паганды и преподавания:)

— Это болезнь — не только швейцарских, не толь­ко русских, но всех социал-демократов мира: раски- сляйская склонность к „примирению"! Для фальши­вого „единства" все готовы поступиться принципиаль­ностью! А между тем без полного организационного разрыва с социал-патриотами невозможно продвинуть­ся к социализму — ни на шаг!!!

Как бы ни замерли, что б ни подумали — но уве­ренность учителя против класса: даже если весь класс не согласен — прав учитель, всё равно. И — еще гор­танней, и еще нетерпеливей и нервней:

— Вопрос о расколе — основной вопрос! Всякая уступчивость в нём — преступление! Все, кто в нём колеблются, — враги пролетариата! Истинные революционеры — никогда не боятся рас­кола!

(Раскалываться — всегда! Раскалываться — на всех этапах движения! Раскалываться до тех пор, пока станешь хоть в самой малой кучке — но Центральным Комитетом! И пусть в ней останутся самые средние, даже самые ничтожные люди, но — единопослушные, и можно достичь — всего!!!)

— В международном масштабе — раскол вполне созрел! Уже есть превосходные сведения о расколе среди немецких социалистов. И пришла пора — рвать с каутскианцами своей страны и всех стран! Рвать со Вторым Интернационалом — и строить Третий!

(Это всё проверено — еще на заре века. Так про­резал и убил экономистов лучом Что-Делать, замы­слом конспиративной профессиональной кучки. Так стряхнул раскачкой Шаг-Два шага хлипкий липкий мешок меньшевизма. Не власть нужна ему, но не мо­жет он н е управлять, когда все другие управляют так беспомощно. Не может он дать искиснуть, изгнить

— несравненным способностям руководства.)

И это всё — как тут родилось, вот сейчас за сто­лом, как откровение единомгновенное и покоряющее: раскол своей партии — и через то победа рево­люции!!

И замер Нобс — от сладкого страха, не мурлык­нув. Отвергнешь — тоже потеряешь? Быть может — и лучшее место здесь, за краешком этого стола?

И лапа Платтена замерла в охвате пивной круж­ки. О, сколько же тяжёлого еще будет на пути со­циалиста!

И Мимиола победил сжимающий воротник, вырос, вырос из него. Но хмурясь.

И — просветлённо и удивлённо полуулыбался Вил­ли. Он — готов. И он — поведёт молодёжь. Он — всё повторит это им с трибуны.

И — лбом котловым, когда стенка пробита, дотал- кивая, доталкивая:

— В моей книге „Империализм" окончательно до­казано, что во всех индустриальных странах Евро­пы неизбежна скорая революция!

Там — еще двое, они верить хотят, но — как это? Живя в своей обычной комнате, вот выйти утром между знакомыми зданиями — и делать революцию?

— как?.