В палубе над нашими головами круглое отверстие, оттуда дневной свет проникает. Наверное, шальная пуля попала. Хорошо, не задела никого, только Сашке щепкой едва глаз не выбила.
Ой, а если бы правда в глаз? Как бы он тогда?
Но всё, это в последний раз. Осталось дотерпеть только этот бой и всё, больше никаких обстрелов и бомбёжек. На берегу фашисты нас уже не достанут!
Пушка наверху закашляла особенно часто, мат, ор, пулемёт на корме бьётся в истерике и выдаёт длиннющую непрерывную очередь. А ствол так у них не расплавится?
Кораблик опять стал заваливаться набок, резко меняя направление движения. Вижу, как в палубе, которая для меня потолок, быстро-быстро появляется цепочка круглых отверстий.
Только бы не попал!..
Эпилог
(Очень много солнца)
Солнце. Я очень люблю солнце. Наверное потому, что я рыжий. У нас в семье ни у кого не было рыжих волос, только у меня. У всех остальных волосы были обычные, русые. Странно, верно? У всех волосы русые, а я, самый младший, рыжий. И веснушки у меня весной высыпают. Сейчас их уже почти не заметно, а в марте много было. Но я ничуть не огорчаюсь этому. А Валька Рюмина —просто дура. Говорит, что веснушки —это уродство и с ними нужно бороться. Зачем?
Как хорошо лежать в траве, и через ресницы жмуриться на ласковое майское солнце! Мама, пока была жива, рассказывала мне, что я даже когда был совсем маленьким, уже любил солнце. Я всегда улыбался в коляске, когда мне на лицо падал яркий солнечный луч.
Помню, как до войны я очень жалел, что в моё окошко солнце так редко заглядывает. Во-первых, небо у нас чаще было затянуто тучами, чем голубое. Город у нас такой, совсем не как эта Тальменка, куда нас привезли. В Тальменке-то всё время солнце, а в Ленинграде вечно что-то капает с неба, а под ногами что-то хлюпает. Нет, я не жалуюсь. Свой город я люблю, он очень красивый. И ни за что не соглашусь насовсем переехать в эту Тальменку. У нас лучше. Мне лишь хотелось бы, чтобы солнца в Ленинграде было бы побольше и почаще.
Второй причиной того, что солнце являлось редким гостем в моём окне, являлось то, что это окно выходило во внутренний двор. Дом у нас был шестиэтажный, а мы жили на третьем этаже. Дворик совсем крохотный и дом напротив солнышко загораживал. Летом солнышко могло заглянуть ко мне только с девяти до одиннадцати утра. Если туч на небе нет, понятно.
Ну, ничего, ничего. Война почти закончилась, ничего. Наши уже в Берлине, по всем подвалам ищут вонючку Гитлера. Как жаль, что убить его можно будет только один раз! Вот закончится война, вернётся Колька и заберёт меня отсюда обратно в мой любимый Ленинград. И мы с ним станем там жить вдвоём. А потом Колька женится и у меня будет племянник. Я его стану водить по городу и показывать, что где было до войны и что разбомбили фашисты. Город же мы обязательно восстановим, сделаем его ещё лучше, чем было. Я буду гулять со своим племянником, мы с ним в парк пойдём, на аттракционы, в зоосад пойдём, мороженое кушать будем.
Зоосад. Мороженое.
Я не очень хорошо помню тот день, ведь я тогда был совсем мелким, но вот мороженое запомнил. Помню, с утра ярко светило солнце, и бабуля заставила меня жёлтую панамку надеть, а я эту панамку терпеть не мог. Мне казалось, что в ней я выгляжу глупо, и люди смеются, глядя на меня. Потом мы с бабулей поехали в зоосад, она купила мне мороженое и я его ел. Потом я выпросил у бабули ещё одно мороженое, а бабуля ушла покупать билеты. И пока она ходила, я мороженое скормил маленькой смешной собачке с большими ушами. Бабуля вернулась, а мороженого уже нет. Я прошу ещё одно, а бабуля не покупает, говорит, горлышко простудишь, и суёт мне какой-то пирожок, не помню уже с чем. А я ведь второе мороженое не ел, я собачку угостил им. Но объяснить я это почему-то не мог. Мне было очень обидно, и я громко ревел. Люди идут мимо меня и улыбаются, а я всё реву и реву. |