Из подъезда вышел Сашка Круглов. Ему в этот раз на чердак удалось прорваться. Там девушки из МПВО дежурили и Сашку не прогнали. А вот когда на чердак кто-то из наших жильцов поднимается, то они ребятню обязательно прогоняют. Раньше-то мы в бомбоубежище спускались, но со временем перестали. Ну его, это бомбоубежище. Там страшно.

Да и не набегаешься туда. Тревогу по нескольку раз за ночь объявляют. Спать-то когда? А бывает и днём тревога, но днём реже. Днём фашисты всё больше из пушек стреляют. Боятся они, гады, советских зениток. На ночь же в небо обязательно взлетают колбасы наших дирижаблей и поднимают в воздух заграждение. Фашистам, чтобы в это заграждение не врезаться, приходится летать высоко-высоко, над дирижаблями. И оттуда бомбить. Причём в полной темноте. Понятно, что попасть куда-то в таких условиях можно лишь случайно.

Уже вечер. Темнеет и становится прохладно. Я зябко кутаюсь в свой плащ. Недавно начался октябрь и на улице вечерами бывает довольно холодно. Ничего, тревога кончилась, сейчас вернёмся домой, заварим горячего чая и отогреемся.

Можно кашу ещё сварить. На воде. Очень хочется бутербродов с колбасой, но колбасы нет. Мяса вообще нет в магазине. Никакого. Даже консервов нет. Карточки мясные мы на октябрь получили, но толку с них пока мало. Никто их не отоваривает. Нечем. Радует лишь то, что это не надолго. Ну не смогут фашисты долго держать в кольце такой огромный город. Не до зимы же они тут сидеть станут! Что они сами-то зимой в чистом поле жрать будут, а? Мы все со дня на день ждём, когда наши пробьют в кольце фашистов коридор и в город смогут нормально провезти мясо. Да и крупы бы хорошо. А то эта перловка, что дедушка Кондрат купил, уже несколько достала. Дрянь такая. Но делать нечего, приходится кушать её. Пшено у нас закончилось.

Как бы то ни было, но пока коридора ещё нет. И руководство города, видимо, желая подстраховаться на всякий случай, с первого октября опять снизило хлебную норму. Теперь маме в день полагается четыреста грамм, а нам с папой по двести. То есть на троих почти целая буханка.

Кажется, что целая буханка на троих —это вполне достаточно. Даже много. Так-то оно так, но лишь по меркам мирного времени. Когда в магазинах есть кроме хлеба ещё и мясо, и крупа, и макароны, и сахар, и картошка. Даже орехи есть, если кто хочет. Но сейчас хлеб —это единственный продукт, который регулярно, каждый день можно с гарантией получить. Всё остальное —на удачу. Как завезут. И если уж завозят, то сразу огромные очереди за мясом выстраиваются. Я однажды в одной такой очереди за мороженой говядиной участвовала. Полтора часа простояла, да и ушла ни с чем. Кончилось мясо в нашем гастрономе. А карточки так у меня и остались не отоваренные.

И это нам ещё хорошо, что у меня мама смогла на завод фрезеровщицей устроиться. Она, оказывается, в молодости какие-то курсы проходила. Конечно, всё позабыла давно. Но всё равно хоть такой фрезеровщик это лучше, чем брать на работу человека, совсем с этой профессией не знакомого. Моего папу, например.

Так мама на завод и устроилась. Её кинотеатр закрыли, там сейчас вроде как госпиталь развернуть собираются. И мама пошла работать фрезеровщицей. Что очень здорово, так как ей за это рабочую карточку выдали. А рабочих на заводе не хватает, многие ведь на фронт ушли. И сейчас там берут на работу всех, кто хотя бы знает, с какой стороны нужно подходить к станку.

А папа теперь плакаты рисует по заказам райисполкома. Афиш стало нужно меньше, а плакатов наоборот —больше. Вот папа их и рисует. Я видела его плакаты, висящие на стенах домов. Особенно впечатлил меня плакат с изображённой на нём женщиной, держащей на руках мёртвую девочку.