Ленька на нее не обиделся. Разве можно за такие пустяки обижаться на человека, который видал, как ты без штанов когда-то бегал вот по этому пропахшему мышами и кошками темному и длинному коридору!

Через пять минут Ленька сводил по лестнице велосипед. Часы у почты показывали полдевятого, дул ветер, светило солнце, и все небо было в дождевых — черт бы их побрал! — тучах. «Если будет хорошая погода…» Вряд ли она уж очень хорошая, но и вряд ли слишком плохая…

Придет или нет?

Прислонив к стенке дома велосипед, вошел в телефонную будку, бросил в косую щель автомата двухкопеечную монету. В трубке раздался спокойный ровный гудок. Набрал букву — гудок в трубке замер.

А что, если к телефону подойдет ее мать? Инга пообещала сказать матери то же, что сказал и он. Услышав Ленькин голос, ее мать может подумать, что… Впрочем, ясно, что она может подумать. Возьмет и не пустит Ингу. И дело с концом.

Маленькая стрелка на циферблате шла на сближение с девяткой. Ленька повел велосипед к киоску справочного бюро. Киоск траурно блестел толстым черным стеклом и не предвещал ничего веселого.

Ленька смотрел на людей, ожидавших у окошечка справки, на проносившиеся мимо машины, на небо и гадал: хорошая сегодня погода или нет? Ожидать бы он мог сколько угодно, если бы в точности знал, что она придет.

Судя по рассказам взрослых и художественной литературе, женщины никогда не являются точно в срок: они очень любят, чтобы их ждали, и томились, и страдали — от этого, видите ли, их престиж растет! Наверно, Инга тоже такая. Почему ей быть другой?..

Часовая стрелка давно перепрыгнула девятку и бодро следовала дальше, а Ленька стоял у дома, положив свою почти совсем взрослую лапу на руль велосипеда, и напряженно глядел в проулок, откуда должна была явиться Инга.

Все больше наплывало на небо дождевых туч, но много было и чистой синевы. Синевы — цвета его надежды, надежды на сегодняшнюю поездку.

Вдруг Ленька вздрогнул, покраснел как ошпаренный и отвернулся. Мимо него прошла Клава Спирова, одноклассница, Ингина подруга. Она несла в авоське пять бутылок молока, хлеб и еще что-то в бумажных пакетах. Под мышкой она держала продолговатую дыню. Нести было тяжело и неудобно, лицо ее сморщилось, и, конечно, только поэтому она не заметила Леньку, задев его острым локтем.

А потом… Ну не сразу потом, но минут через двадцать после исчезновения Клавки, в проулке появилась Инга. Она ехала на велосипеде, деловито склонившись над рулем, в светлой спортивной курточке, в тесных плисовых брючках чуть пониже колен и белых мягких туфлях.

— Инга! — вырвалось у Леньки.

Лицо его само по себе глупо и широко заулыбалось.

«Решилась! Приехала! На тучи ей наплевать! Ура!» — пело все внутри у Леньки, и ему хотелось броситься к ней и от радости поднять ее вместе с велосипедом, шины и крылья которого были забрызганы грязью.

Она притормозила, легко соскочила с седла, заулыбалась, шмыгнула носом и сказала:

— Удрала. Мама не пускала. «Простыла, говорит, смотри не купайся»… Что это у тебя в рюкзаке?.. Словно в Сибирь собрался.

— Да ничего особенного. Жратва кое-какая…

В их классе было принято говорить, особенно с девчонками, грубовато и свободно, без всяких там аккуратненьких и чистеньких, расчесанных на прямой пробор словечек.

Скосив одно плечо, Ленька тут же спустил рюкзачную лямку, запустил в накладной карман руку, пошуршал там бумагой и вытащил две «Раковые шейки».

— Лопай.

Не успел Ленька и глазом моргнуть, как на тротуаре валялась обертка с красным раком и серебряная бумажка, а на щеке Инги выпирал и двигался бугорок. Ленька отбросил ногой к мусорной урне конфетную обертку и наблюдал, как во рту ее исчезла вторая, по-рачьи полосатая конфета.