Мы с ним несколько лет не разговаривали. Если и общались, то исключительно посредством песен. И обменивались в них довольно-таки жесткими посланиями. Особенно жесткими с моей стороны. Это была открытая рана. У меня не получалось просто на него наплевать. Мы были связаны на всю жизнь, и молчание между нами было невозможно. Я написал пышущую неподдельной ненавистью песню How Do You Sleep? за ее чудовищные слова мне стыдно до сих пор. Мы стали врагами. Я видел, как люди ужасались грубости, омрачившей образ милых мальчиков «Битлз». В то же время меня не покидает мысль, что мы нарочно провоцировали такую реакцию, лишь бы нас наконец оставили в покое. Как бы там ни было, публика — шокированная, разочарованная и обманутая в лучших ожиданиях — продолжала по-прежнему нас боготворить. Мы достигли верхнего предела божественной безнаказанности.

Я пел о крушении мечты. О том, что потерял веру в «Битлз». Что верю отныне только в Йоко и в себя. Только наши с ней проекты теперь имели для меня значение. Появление Йоко полностью изменило мой взгляд на вещи. После All You Need Is Love я понял, что музыка способна нести политическую нагрузку. Я считал, что должен поставить свою известность на службу общественному благу. Если сотни миллионов фанов пели I Want to Hold Your Hand, почему бы им не запеть песни протеста и гимны миру? Мы с Йоко хотели бороться с войной, стать мистером и миссис Мир. Это было нашей единственной задачей. После «Битлз» мир на земле стал моей группой.

Когда мы провели антивоенную кампанию, желая людям счастливого Рождества, нас тут же обвинили в мании величия. Наш лозунг звучал так: «War is over, if you want it. Happy Christmas from John and Yoko». Нам было плевать, что скажут критики. Мы считали, что нашли простую и красивую формулу. Кажется, чуть раньше я вернул Орден Британской империи в знак протеста против вмешательства Англии в конфликт между Нигерией и Биафрой и поддержки американской войны во Вьетнаме… Ну и добавил к этому юмористическую ноту, выразив возмущение тем, что мой сингл Cold Turkey опускается в чартах. Именно в таком ключе я и намеревался вести борьбу. Отдавая ей все силы, понимая ее серьезность, но в то же время сохраняя некоторую долю шутовства. Я готов был в любой момент показать всем задницу, потому что не хотел превращаться в Ганди или Мартина Лютера Кинга и подставляться под пули убийц.

Все наши действия приобретали отчетливо политическую окраску. Так родилась идея акции Bed-In, «В постели за мир». Мы протестовали против войны, неделю не вставая с постели. В первый раз — в амстердамском «Хилтоне». Люди недоумевали: что это еще за хрень. До нас никто до такого не додумался. Многие смеялись, крутили пальцем у виска, говорили, что мы совсем спятили, что наша затея нелепа, а главное — бессмысленна, но одно то, что мы действительно целую неделю провели в постели, приковало к нам внимание всех камер мира. Так кто остался в дураках? Всю неделю мы говорили о мире и о любви. С девяти утра до семи вечера к нам потоком шли посетители, а потом мы оставались вдвоем, все в той же постели. Мы были счастливы.

Как-то ночью Йоко призналась мне, что всегда знала, что станет знаменитой. Она считала, что в прошлой жизни, в XVI веке, была самураем. Я спросил, добрый ли был этот самурай, и она ответила, что он славился своей жестокостью. Я побыстрее накрылся одеялом. Тогда она шепнула мне на ухо: «Не бойся! Я стала пацифисткой, чтобы искупить грехи моих предыдущих жизней». Мы с Йоко существовали на земле уже много веков.