Фед. Сем. Не исполняли?

Утесов. Не исполнял.

Фед. Сем. Нет?

Утесов. Нет.

Фед. Сем. Никогда?

Утесов. Никогда!

Фед. Сем. Одну минуточку (заводит граммофон).

Федор Семенович ставит пластинку, и она начинает звучать.

Пласт. Значит, гражданин Утесов, вы говорите, что вы никогда никаким джаз-бандом не дирижировали? Вы никогда этим безобразием не занимались? Тогда разрешите я вам напомню. Что вы скажете по поводу вот этого?

Из раструба звучит фокстрот «Арабелла».

Утесов. Подумаешь! Какая-то серенькая полечка.

Пласт. Это настоящий американский фокстрот.

Утесов. Да я и не помню, чтобы мы это играли, – у нас музыканты лучше!

Пласт. Ах, вы, значит, не помните, что вы это делали? Вам обязательно нужно свой голос услышать? Пожалуйста, будьте любезны!

С пластинки звучит начало песни «С Одесского кичмана».

Ну а это что такое?

Утесов. Не знаю, не знаю. Какой-то безголосый певец! Это не я вовсе!

Пласт. Ах это тоже не вы? Но тогда разрешите еще один документик представить.

С пластинки звучит голос Утесова, поющего «Бублички».

Утесов. Что вы привязались к этой подозрительной личности? И песня эта, и певец были справедливо раскритикованы. При чем здесь я?

Пласт. Простите, я не могу с вами спорить, потому что я кончаюсь. Переверните меня.

Утесов. Кто кончается?

Пласт. Я – пластинка.

Утесов переворачивает пластинку.

Благодарю вас, товарищ Утесов. Вы очень любезны.

Утесов. Пожалуйста, не стоит благодарности.

Пласт. Позвольте вам напомнить еще одну маленькую штучку.

Из граммофона звучит песня «Пока».

Вот это аргументы! А ваши разговоры чепуха! Давно пора перестроиться. Я вам столько раз об этом говорила. Будьте здоровы, дорогой мой!

Утесов. Каюсь. Пел. Скажу даже больше: пел, пускал корни и насаждал. Бейте меня, Федор Семенович!

Фед. Сем. Что вы, что вы, Леонид Осипович, успокойтесь. Какие пустяки...

Утесов. Как – пустяки? Вы, Федор Семенович, эти анти-отмежевательнические настроения бросьте! Я каюсь, а вы мне под руку говорите. Не мешайте мне, пожалуйста. Товарищи! Признаю свои ошибки, все до одной. Теперь я прозрел и понял, что это было с моей стороны типичное мракобесианство. Это была форменная упадочничевщина, адриановщина и пиотровщина. Но повторяю, что теперь я совершенно переродился. У меня появилось совершенно новое мировоззренчество, мироощущенчество и миросозерцанчество. Теперь я исполняю только классическую музыку. Сейчас я вам докажу. Товарищи, вы можете мне сыграть «Музыкальный момент» Шуберта, этого классического представителя эпохи накопления торгового капитала, периода его борьбы с феодальной загниваевщиной?

Джаз играет Шуберта, Утесов поет.

Фед. Сем. Ну вот что, Леонид Осипович. Я думаю, что, если вы останетесь стоять на месте, вы сделаете большой шаг вперед!

Утесов. Если я буду стоять на месте, то сделаю большой шаг вперед?

Фед. Сем. Да.

Утесов. Диалектика!

Фед. Сем. В вашем творчестве произошел большой сдвиг. Но вам необходимо быть ближе к производству. Знаете что? Костя не возвращается. К тому же я его уже давно хочу сократить. Оставайтесь жить у меня.

Утесов. Как – у вас?

Фед. Сем. Вместо Кости.

Утесов. Где же тогда я буду жить?

Фед. Сем. Там же, где он. В контрабасе.

Утесов. В контрабасе? На каких правах?

Фед. Сем. На правах застройщика.

Утесов. Принимаю предложение!

Фед. Сем. Ну вот и прекрасно! Заприте магазин и ложитесь спать.