Бланш де Камбрези с козьей миной выложила Виктору деньги за роман Арсена Уссе, каковой она имела счастье откопать в книжных торосах, и удалилась. Удостоверившись, что дверь за ней захлопнулась, Жозеф покинул свое убежище в тот самый момент, когда по винтовой лестнице спустился Кэндзи Мори. Оба сделали вид, что не замечают друг друга.

— Я иду к доктору Рейно, — мрачно сообщил Кэндзи, по суеверной привычке украдкой прикоснувшись к бюстику Мольера на каминном колпаке. И ни с того ни с сего брякнул: — Виктор, только честно, вы не находите, что я стал ниже ростом?

— Ну, все мы подвержены силе земного тяготения… Вас что-то беспокоит?

— Спина.

Не обращая внимания на Жозефа, компаньоны обсудили свои проблемы со здоровьем, а затем состояние духа «бедняжки Айрис». «Только чаю с ватрушками не хватает!» — желчно прокомментировал про себя молодой человек.

— Вы на обед не останетесь? — спросил Виктор японца. — Эфросинья приготовила нам крокеты из сельдерея с репой.

— Нет уж, увольте, — отрезал Кэндзи. — До вечера, пожелайте мне удачи.

— Все беды от женщин, — проворчал Жозеф, проводив его взглядом. — Возьмите месье Мори — становится ниже ростом, сохнет и морит себя голодом оттого, что эта его танцовщица, Фифи Ба-Рен, бросила канкан и укатила в Санкт-Петербург с каким-то русским князьком.

— Ой ли, Жожо. Я подозреваю, что Кэндзи предпочел сочное жареное мясо овощной диете, навязанной всем нам моей сестрицей-вегетарианкой, и отправился в «Фуайо» полакомиться эскалопами по-милански или говяжьим филе под острым соусом. — Последние слова Виктор произнес таким скорбным тоном, что стало очевидно: он умирает от желания последовать за приемным отцом. На месте его удержал лишь страх навлечь на себя немилость мадам Пиньо.

Фредерик Даглан с ящиком для письменных принадлежностей, висевшим на ремне через плечо, засунув руки в карманы, шагал вдоль старой линии укреплений, отрезавшей Париж от предместий. У подножия фортификаций, поросших чахлой травой, тянулось внешнее бульварное кольцо, облепленное крольчатниками и досчатыми бараками. Небо над предместьем Сент-Уан было замарано фабричным дымом; с черными клубами в одиночку бился ветер. Фредерик Даглан пересек городскую черту на заставе Клиньянкур — он всегда начинал обход рабочих мест с бистро Анкизе Джакометти, земляка, который протянул ему руку помощи в давние времена, когда он, Фредерик, вышел из поезда на Лионском вокзале без гроша за душой, без ремесла за плечами и без планов на будущее.

Сейчас Фредерику было сорок три года. От отца, Энрико Леопарди, гарибальдийца, убитого в 1862 году в сражении при Аспромонте, не осталось ничего, кроме теплых воспоминаний. Мать, овдовев, эмигрировала с сыном в Марсель в надежде на лучшую долю. Там она четырнадцать часов в день трудилась на мануфактуре «Каучук и гуттаперча» на авеню Прадо и отказывала себе во всем, чтобы ее Федерико мог посещать школу. Преподаватель, славный человек месье Даглан, научил мальчика читать, писать и считать. Когда мать умерла от сердечного приступа, Федерико Леопарди купил билет на поезд до Парижа и сделался Фредериком Дагланом.