— Из вашей истории опять выпал Корколь.

— Даглан избавился и от него — убрал последнего свидетеля.

— Браво, Жозеф. Мои аплодисменты.

— Да чего уж там, я просто изложил гипотезу. В конце концов, жизнь — всего лишь череда нелепых случайностей. — «Ай молодца, дружище Жозеф. Отличный эпилог для „Кубка Туле“!» — не преминул мысленно отметить молодой человек. И вдруг насторожился: — А что, у вас есть возражения, патрон?

— Меня смутили ваши слова о стартовом капитале. Зачем он им нужен был? Сообщники не собирались нанимать исполнителей, которым надобно платить, поскольку, как вы блестяще подметили, у каждого в этом деле была своя специализация. И потом, с какой стати было Даглану и Гранжану подписывать акции собственными именами? Вы говорите, Даглан избавлялся от свидетелей. И при этом сам же обеспечил против себя улику на поддельных бумажках «Амбрекса»? А мастерскую переплетчика ему зачем было поджигать, если манускрипт уже украден? Опять же с чего вы взяли, что Поль Тэней мертв?

— Так ведь его часы… вы сами сказали…

— Возможно, эти часы призваны навести нас на ложный след. На нашей с вами памяти не один преступник заметал следы с помощью фальшивых улик.

— Хорошо, допустим, Поль Тэней жив и действует заодно с Дагланом…

— Давайте не будем увлекаться допущениями. Нужно держать… — Виктор уступил дорогу двум матронам со складными стульями; дамочки отошли чуть подальше и обустроились на лужайке. — Нужно держать в голове две загадки, на первый взгляд не связанные между собой. Одна касается гибели Пьера Андрези, другая — аферы с акциями «Амбрекса», к которой он, по моему убеждению, непричастен.

— Вообще-то, у этих двух загадок есть точка пересечения, патрон. Это Гюстав Корколь. — Жозеф тоже поднялся с лавки.

Матроны энергично раскидали вокруг хлебные крошки — на поляну слетелись голуби. Сыщики предпочли уступить им уютное местечко и направились в сторону мэрии.

— Предлагаю другой сюжет, — снова заговорил Жозеф. — Корколь затеял финансовую махинацию с «Амбрексом» и решил всю прибыль прибрать к рукам. Он убил выполнившего свое дело Тэнея, затем Пьера Андрези, чтобы украсть у него персидский манускрипт, и поджег мастерскую, предварительно подбросив на место преступления часы печатника с целью пустить полицию по ложному следу. Далее он избавился от Гранжана и Леглантье и все это время оставлял улики, призванные подставить Даглана, — извещение о похоронах и прочую заумь про леопарда. Под конец он собирался зарезать самого Даглана, но Даглан успел первым… Патрон, эй, патрон, вы меня слушаете?

— Э-э… да… Погодите! Та песня…

— Какая песня?

Они шли по авеню Мэн, где несколько фиакров соревновались в скорости с трамваем. Трамвай проигрывал. Внезапно Виктор схватил управляющего за локоть:

— Про май, Жозеф, про вишни! В «зауми» фигурировал не только леопард, но и месяц май. А что было в мае? Разгром Парижской коммуны! Жозетта Фату сказала вам, что убийца, стоя над телом Гранжана, пел «Время вишен» — автор слов посвятил эту песню некой Луизе с улицы Фонтен-о-Руа, в мае семьдесят первого она была санитаркой! В общем, это песня Коммуны.

— И откуда вы столько всего знаете, патрон?

— Прошу вас, помолчите… Корколь наплел мне с три короба, но вдруг он соврал не во всем? Ведь я застал его врасплох, ему трудно было сочинять на ходу… Он сказал мне о покойном брате Пьера Андрези. Что, если этот брат действительно существует и жив до сих пор? Что, если он и есть Сакровир, коммунар?.