Она видела, как младенцев отрывали от груди рыдающих матерей — так случилось с Энни Карвер, которая не предвидела, что ее ребенка выхватят у нее из рук и продадут прохожему незнакомцу. Детей постарше с голодными глазами и дорожками от неудержимо льющихся слез на исхудалых грязных личиках просто оставляли на причале, где они смотрели, как их единственных близких, закованных в цепи, уводят по трапу на корабль. Подростков, уличенных в самых незначительных преступлениях, заковывали в цепи вмести с матерыми сутенерами и ворами. Из двоих ребят, оказавшихся на борту «Гордости», не выжил ни один.
Все эти зрелища невыносимо ранили Шимейн, прежде окруженную любовью и заботой. Она даже не подозревала о существовании подобной жестокости до того, как столкнулась с ней лицом к лицу. К заключенным относились, как к назойливым насекомым, существам, вызывающим отвращение, которых следует увезти подальше от Англии, чтобы сделать страну более пригодной для жизни знатных граждан — несомненно, тех самых аристократов, которые наняли сыщика, чтобы схватить Шимейн. По сфабрикованному обвинению ее приговорили к семи годам тюрьмы, чтобы ирландская кровь Шимейн не подпортила безупречную родословную и голубую кровь ее жениха.
В последнее время воспоминания Шимейн о былом блаженстве потускнели и отдалились, словно ей только снилось, как благородный Морис дю Мерсер попросил ее руки. В конце концов, аристократ Морис имел возможность выбирать из множества невест самых знатных кровей, а Шимейн не могла похвастаться безупречным происхождением, будучи единственным отпрыском своенравного ирландского торговца и снисходительной английской леди.
«Дерзкая деревенщина», — шептали графини вслед Шимейн, когда Морис сопровождал ее на прогулках. Однако богатство отца Шимейн удерживало от более язвительных выпадов надменных аристократов, которые с готовностью похвалялись своими высокими титулами, но предпочитали умалчивать о содержимом тощих кошельков. С другой стороны, Морис был не только наследником обширных поместий, огромного состояния и титула своего покойного отца, маркиза Мерлонриджа, Филиппа дю Мерсера, но и внуком Эдит дю Мерсер, дамы внушительного вида, покровительницы рода, знатность которого подкреплялась безупречной репутацией. Однако, с горечью размышляла Шимейн, если подкуп, предложенный ей старухой аристократкой, не был порожден фанатизмом, почему же она оказалась на борту этой плавучей тюрьмы, почему испытала все унижения преступницы, отказавшись расстаться с Морисом и навсегда покинуть Англию? Стоило ей согласиться на условия великосветской дамы, и она наверняка избежала бы столь печального конца.
Слезы затуманили глаза Шимейн, она словно тонула в море горя и отчаяния. Если Эдит дю Мерсер действительно желала, чтобы Шимейн покинула Англию, мечта знатной дамы сбылась. Теперь от дома и родных девушку отделял не только океан: ей предстояло попасть в рабство и вести жизнь, к которой она была не готова. Если она не умрет от отчаяния, то, по всей вероятности, станет жертвой какой-нибудь страшной болезни, которые свирепствуют в колониях, или же, если Поттс разыщет ее, поплатится красотой.
Тонкая рука легла на плечо Шимейн, отвлекая ее от горестных дум. Вздрогнув от неожиданности, она обнаружила, что в лицо ей внимательно смотрит Энни Карвер.
— Разве Поттс не получил по заслугам, миледи? — спросила Энни с робкой улыбкой, пытаясь выяснить причину слез подруги. — Ручаюсь, теперь до того, как мы покинем корабль, ни он, ни Морриса не успеют отомстить нам.
Но Шимейн сомневалась, что сегодня видит Поттса в последний раз.
— Знаешь, Энни, мне было бы гораздо спокойнее, если бы мистер Харпер продержал этого мерзавца под замком до самого возвращения «Гордости» в Англию, — мрачно призналась она. — Морриса знает, как настроить своего дружка против меня, и не успокоится, пока не отплатит мне за все. |