— Я от этого без ума, — признался Феро. — Вена. Начало двадцатого века… Просто наваждение. Времена, когда за всеми этими уютными пивными, кафе и штруделями открылось столько откровений! Климт, Фрейд, Малер…

Ей не верилось, что он снова затянет ту же песню. А он уже пустился в подробнейшее описание интеллектуального кипения той эпохи. Жанна не прислушивалась. Она физически наслаждалась его присутствием.

Они все шли в тени листвы, мимо летящих на полной скорости машин. Вечернее солнце заливало багряным лаком каждую былинку. Огненными кругами сверкали металлические решетки вокруг деревьев. Давно уже Жанне не бывало так хорошо.

Феро увлеченно говорил, но она не слушала. Ее трогал только его пыл. Эта его непосредственность, разговорчивость. Как и его стремление очаровать ее своими познаниями.

На площади Согласия он взял ее под руку:

— Ну что, теперь в Тюильри?

Она кивнула. Рев машин. Вонь выхлопных газов. Каменные фонтаны, розоватые струи. Туристы, в восторге фотографирующие друг друга. В любой другой день все это только раздражало бы ее, но сейчас казалось волшебным, сказочным, нереальным.

— Я все болтаю без умолку, а ведь ничего о вас не знаю, — заметил Феро, когда они входили в сады Тюильри. — Чем вы занимаетесь?

Только бы не отпугнуть его своей работой.

— Маркетингом, — нашлась она.

— В смысле?

— Я руководитель. Возглавляю пиар-агентство. Мы делаем буклеты, рекламные тексты. Ничего особенного.

Феро указал на скамью. Они уселись. По садам расползались сумерки, вырисовывая каждую деталь, придавая предметам плотность. Темнота была созвучна настроению Жанны, с радостью погрузившейся в эту глубину, в эту густоту.

Феро продолжал голосом, который словно напитался вечерним сумраком:

— Главное — ежедневно, ежеминутно любить свое дело.

— Нет, — не задумываясь отозвалась она. — Главное — это любовь.

И тут же закусила губу от досады, что сморозила подобную глупость.

— А вы знаете, что вы совершенно по-особому говорите «нет»?

— Нет.

Феро рассмеялся от души.

— Вот опять вы это сделали. Вы чуть-чуть поворачиваете голову, но не до конца.

— Все потому, что я не умею говорить «нет». Никогда не дохожу до конца.

Он ласково взял ее за руку:

— Никогда не говорите это мужчине!

Она покраснела. За каждой репликой следовала короткая пауза. Пауза, состоявшая из смущения и удовольствия. Так ласково с ней не говорили уже… Уже слишком давно!

Она постаралась задержать это мгновение, поддержать разговор, не утонув в блаженстве.

— Ну а как вам вся эта стирка? — через силу спросила она.

— Какая стирка?

— Вы ведь стираете грязное белье своих пациентов, верно?

— Да, можно и так сказать. Иногда бывает нелегко, но эта работа — моя страсть. Только ради нее я и живу.

Эти слова показались ей хорошим знаком. Ни жены. Ни детей. Она уже жалела, что солгала ему. Ведь то же самое она могла бы сказать и о своей работе. Два увлеченных профессионала. Два свободных сердца.

— Вы могли бы назвать главную причину этой своей страсти?

— Вы подвергаете психоанализу психоаналитика?

Она молчала, дожидаясь его ответа.

— Думаю, больше всего мне нравится, — сказал он наконец, — быть в центре всего механизма.

— Какого механизма?

— Механизма отцов. Отец — ключ ко всему. Его тень всегда лежит в основе личности ребенка, его поступков и желаний.