Я ответил, что путешествую пешком, что прежде никогда не бывал в этих краях и весьма удивлен, не найдя на карте специальной отметки, уведомляющей путника об идиллической прелести здешних мест.

— А я прожил здесь всю жизнь, — вздохнув, отозвался старик, — и возвращаться сюда для меня каждый раз большая радость.

— Стало быть, вы здесь больше не живете?

— Да, я покинул эти места, — ответил он и после непродолжительного молчания, пока взгляд его задумчиво блуждал по роскошно цветущему саду за окном, добавил: — Но иногда я жалею об этом, ибо нигде больше солнечный луч не скользит так мягко, цветы не пахнут так сладко, а ветры и ручьи не звучат так нежно…

Звуки его голоса будто растаяли вдали, слившись с шепотом роз, заглядывающих в окно, ибо старик отвернулся от меня и посмотрел в сад. Глаза мои широко распахнулись, я не мог скрыть удивления, услышав столь поэтическую тираду от простого крестьянина, но в то же время мне почему-то казалось, что речь эта вполне уместна и что именно таких слов следует от него ожидать.

— Думаю, вы правы, — ответил я наконец. — Место это поистине зачаровано. От него исходит какая-то волшебная прелесть, воскрешающая в памяти видения детства, когда человек еще не ведает о… о…

Я вдруг заговорил так же, как мой собеседник: какая-то внутренняя сила побуждала меня. Но тут чары развеялись, и я совершенно потерял мысль, которая еще мгновение назад открывала моему внутреннему взору беспредельные пространства.

— По правде говоря, — с запинкой закончил я, — здешние места приводят меня в восторг, и сейчас я нахожусь в нерешительности: идти ли мне дальше или…

Помню, уже тогда в глубине души я удивлялся, что вступил в беседу с посторонним человеком, только что встреченным мною в деревенской гостинице: мне всегда была присуща излишняя сдержанность, почти суровость в обращении с незнакомыми людьми. Мне казалось, я и мой собеседник — персонажи сна, которые общаются без слов и, быть может, обретаются в ином измерении, подчиняясь каким-то своим, неведомым обыденному миру законам. Но мое удивление тут же сменилось совсем другим чувством, когда старик повернул голову и я встретился с ним взглядом: в его глазах зажегся внутренний огонь. В них читалась страстная решимость, и весь его облик теперь выражал готовность и сосредоточенность. В нем появилось нечто такое, отчего у меня по спине пробежал холодок. Я не отвел глаз, но внутренне содрогнулся.

— Тогда задержитесь ненадолго, — произнес старик, и голос его стал более низким и глубоким, чем прежде. — Останьтесь. Я хочу открыть вам, зачем возвратился сюда.

Внезапно он умолк. Меня охватил глубокий трепет.

— Значит, на то есть особые причины? — спросил я, едва понимая, что говорю.

— Я зову, — продолжал он тем же волнующим голосом, — зову человека, который еще не готов уйти, но предназначен для иной, более высокой цели в другом месте. — В словах незнакомца звучала печаль, и он показался мне еще более загадочным.

— Вы хотите сказать… — начал я, ощущая безотчетный страх.

— Я пришел за тем, кто должен вскоре покинуть эти места, как покинул их я.

Взгляд старика пронизал меня насквозь, но я вновь прямо встретил его, хотя весь дрожал. Вдруг я почувствовал, что во мне проснулось неведомое прежде чувство, хотя не сумел бы назвать его или определить его природу. В душе моей поднялась и вновь отхлынула могучая волна. В единый миг я осознал, что прошлое и будущее слиты воедино в безмерном настоящем, что это мой собственный ограниченный и несовершенный разум выбирает то одно, то другое из бесконечного числа обманчивых представлений, наделенных временным правдоподобием.