Донельзя утомленный, он вылил остатки супа из салатницы в раковину, выбросил оставшиеся две упаковки и взялся уничтожать прочие следы своей преступной деятельности. Более всего пострадал стул, где покоился портфель с мороженым — часть молочного супа протекла. Еще четверть часа каторжной работы — и он упал на отчищенный стул, отер пот со лба.

Только теперь мозги его принялись малость шевелиться. Жуткое, нудное, напряженное занятие последних часов затянуло Леся настолько, что никакие посторонние соображения просто не умещались в голове. Теперь же они заерзали с удвоенной скоростью. Тело наслаждалось заслуженным покоем на еще влажном стуле, а взбудораженный криминальными страстями дух кипел и клокотал.

Смертоносные объекты, уже приготовленные, замерзали в холодильнике. Перед зачарованным Лесем поплыли упоительные картины. Кадровичка пожирает последнюю порцию мороженого, около нее разбросаны пять упаковок… Кадровичка в гробу, на катафалке, окруженная колоннадой высоких погребальных свечей и пышными кустиками хризантем в горшках… Со вкусом выполненное надгробие на Брудне… Пустой стул пани Матильды и брошенная в угол, пропыленная, ненавистная книга опозданий…

В измученной Лесевой душе вдруг что-то дрогнуло. Картина уставленного цветами катафалка вспыхнула снова — на сей раз на фоне дверцы холодильника. В открытом гробу покоилось тело. Лесю сделалось как-то не по себе; наслаждение, столь интенсивное еще минуту назад, несколько поблекло. Надо бы закрыть гроб, с отвращением подумал Лесь и почувствовал все возрастающие претензии к некоему кому-то, кто свалял дурака; после того вдруг панический страх пронизал его до костей: это специально оставили открытый гроб!.. Пани Матильда сейчас сядет и перстом укажет своего убийцу!..

Ужас нахлынул ледяной волной. А ведь убийца — это он, Лесь! Он автор чудовищного преступления! Убил бесповоротно, окончательно, навсегда!..

Потрясение было основательное: еще немного и он сорвался бы со стула, чтобы немедленно уничтожить результаты многочасового кропотливого труда; он даже сделал первый шаг, однако мысль о книге опозданий пригвоздила его к стулу. Нет! Он больше не вынесет этой дьявольской пытки! Пусть он станет убийцей и до конца дней пронесет в сердце преступную тайну, нет, к черту эти нелепые укоры совести и трусливые нашептывания! По трупам он взойдет на вершину! Не задрожит рука, прочь колебания — никакой жалости! Он станет отравителем!!!..

Обеспокоенная странным поведением Леся пополудни и вечером, Касенька проснулась ночью и, обнаружив отсутствие мужа, решила поискать его. Заглянула в другую комнату, в ванную и, наконец, на кухню: он сидел на стуле — брюки измазаны какой-то клейкой белой жидкостью, в лице отчаяние и ужас, дикий взгляд устремлен в дверцу холодильника.

Вконец встревоженная Касенька торжественно решилась на всякий случай обуздать свои финансовые претензии…

Утро следующего дня определенно стало самым роковым в жизни Леся. Ввиду ядовитости сокрытого в холодильнике деликатеса ни в коем случае нельзя было подпустить жену или ребенка к этой столь зловещей установке. Лесь беспрерывно вскакивал, доставал из холодильника то масло, то ветчину, то снова убирал разные продукты. Он до последнего затянул уход на работу, изводясь подоплекой своей медлительности и одновременно предвкушая очередное опоздание. Наконец выбежал из дому вместе с женой, порываясь вообще отобрать у нее ключи от квартиры, схватил такси до работы и прямо в дверях столкнулся со своим завом, которому долго и важно объяснял, как у него сломался набитый ветчиной холодильник и как починка сего агрегата чрезвычайно затянулась. Добрался до своего стола бледный, измотанный, близкий к помешательству.

— Ну, явился! — набросился на него потерявший терпение Януш. — Куда, черт побери, ты засунул пояснительную записку к общей концепции, которую получил от заказчика на прошлой неделе?

— От какого заказчика? — механически переспросил Лесь, не успевший толком оклематься.