Но маг книжник хоть и держался особняком, злости не вызывал, потому как окромя своих книг с потрепанными временем страницами ни на что другое внимания не обращал. В том числе не смотрел он и на грациозную молодую волшебницу едущую рядом с ним. И от приметливых солдатских глаз не ускользнуло, что сие пренебрежение ее красотой и молодостью огненную волшебницу раздражало и злило до жути. Но она старалась не показывать своих чувств, относясь к магу спутнику не только со злостью, но и с явной опаской – ведь от него буквально веяло знатностью и властностью древнего дворянского рода.

В последней деревушке, которую проехали не останавливаясь, словоохотливый крестьянин подробно объяснил дорогу, но проехаться с ними в качестве проводника отказался наотрез, не соблазнившись и обещанной за помощь медной монетой. Не прельстил его и пяток монет. Видно неплохо ему тут живется, раз так легко от денег отказывается. Правда, когда крестьянин начал бормотать о некоем «темном священнике» обосновавшемся в Лесном Подворье и поднимающем из могил мертвецов, сержант понял, что перед ним слабоумный. Надо же такое удумать – Темный Священник. Умудрился два несовместимых слова рядышком поставить. Куда только староста смотрит? За такие слухи и десятка плетей маловато. А вот три дюжины плетей в самый раз будет, чтобы не мутил народ своими глупыми россказнями. Как отлежится после наказания – поумнее станет, научится дурной рот на замке держать!

В отличие от негодующего сержанта, один из священников отнесся к россказням мужика достаточно серьезно, и подробно расспросил его, не обращая ни малейшего внимания на ожидающий под палящими лучами солнца отряд. Сержант хотел было рыкнуть на этого тщедушного святошу. Хотел напомнить кто здесь главный, но наткнувшись на холодный взгляд пронзительно голубых глаз, сконфужено сдулся и не решился открыть рот. А когда священник подошел к лошади, вытащил из седельной сумки красный пояс и небрежно подпоясался, так сержант и вовсе облился холодным потом и возблагодарил Милостивого Создателя, что в этот раз он удержал его болтливый рот на замке. Один из самых закрытых орденов Церкви отличался злопамятностью и редкой быстротой на принятие решений.

По всем прикидкам, до искомой деревни осталось не больше часа пути, Уискер, предвкушая обильную трапезу, повернулся к едущему рядом Фескесу и хлопнув того по плечу, распорядился:

- Возьми с собой Лютера, и прошвырнитесь к деревне. Осмотритесь по сторонам, ну и предупредите деревенского старосту о важных гостях, пусть столы накрывают.

- Есть, сержант! – обрадованно ответил Фескес – сержант его отлично понимал, он и сам не отказался бы немного развеяться – Мы мигом!

Но пришпорить лошадь кирасиру Фескесу не удалось – раздался крайне холодный и жесткий голос, разом заставивший солдата передумать:

- Сержант! В деревню ни на шаг!

Сержанту Уискеру не требовалось поворачивать голову, чтобы увидеть того кто посмел оспорить его приказ. Он уже знал – голос принадлежал голубоглазому священнику в перечеркнутой красным поясом белой рясе.

Фескес вопрошающе взглянул на сержанта, побагровев, стиснув зубы, Уискер неохотно просипел:

- Ты слышал просьбу святого отца. В деревню не заходить. Издалека осмотритесь и галопом обратно.

- Есть! – потускневшим голосом отрапортовал кирасир. Похоже, с мыслью о кружке прохладного пива можно распрощаться.

Фескес поскакал в голову отряда, на ходу выкрикнув Лютеру приказ сержанта. Спустя минуту оба разведчика скрылись из виду, о них напоминало лишь облако взбитой лошадиными копытами дорожной пыли.

Яростно играя челюстными желваками Уискер поглядел в спину спокойно отъезжающего священника, с трудом сохраняя остатки сдержанности. Проклятый святоша осмелился отдавать приказ боевому сержанту имперской армии и сделал это как само собой разумеющееся!

Дрожащей от бешенства рукой, сержант нащупал на поясе наполненную до горлышка вином флягу и надолго приложился к ней.