Отец вытащил прикуриватель, чтобы зажечь сигарету. Приоткрыл окно — и в кабину ворвался ледяной ветер, смешанный со сладким сырым дыханием осеннего леса… и Лесного Царя.

— Похоже, тебе надо раньше ложиться спать, — сказал отец. — Чтобы не мерещилась всякая чушь. И кстати, если я услышу, что ты без спроса берешь фильмы из моей коллекции — всыплю. Насмотрится ужастиков, а потом…

— Но Лесной Царь… — пробормотал сын, чуть не плача.

— Это ветер, — сказал отец с досадой. — Просто ветер и мотор. И нечего выдумывать. Ты уже в таком возрасте, когда перестают верить в сказочки.

Сын всхлипнул. От обиды страх чуть отступил — и Лесной Царь тут же вставил в паузу: «А еще можешь поиграть с моими дочерьми. Правда, они были бы страшно рады! Знаешь, они летать умеют, они поют песенки, танцуют — и такие хохотушки… Ты не думай, они не такие, как другие девчонки»

Они были не такие, как другие девчонки, чистая правда. Хорошенькое девчачье личико, бледненькое, лунно светящееся, с нежной лукавой улыбкой, мелькнуло за окном — и пропало. Огромное корявое дерево наклонилось над дорогой — а между его ветвей сын увидал нескольких лунных девочек, голубых и серебряных, невесомых, со стрекозиными трепещущими крылышками. Они улыбались и махали ему ладошками — такие светлые среди черных голых веток, такие веселые и добрые…

— Папа, ты видел?! — закричал сын в ужасе и восторге. — Ты видел, да?! Дочек Лесного Царя, на дереве?!

Отец выбросил окурок и повернулся к нему. Лицо отца выражало раздражение и некоторое беспокойство.

— Да что ж с тобой такое сегодня? — спросил он даже, пожалуй, встревоженно. — Температура у тебя, что ли? Какие дочки? Дерево как дерево, старая ива. Успокойся уже со своим лесным царем, хватит. А то я начинаю думать, что тебе и вправду мерещится.

«Он тебе не поверит, — усмехнулся Лесной Царь. — Детям никто никогда не верит. Он, по большому счету, тебя и не любит. Он любит тот факт, что у него правильная семья, послушная жена, сын, из которого он надеется вырастить такого же твердолобого тупого прагматика, не видящего дальше своего носа, как и он сам. Если будешь настаивать — он тебя к врачу потащит. И тебя будут пичкать ядом и колоть иглами, чтобы ты наполовину ослеп и стал правильным взрослым. Как все».

Сын промолчал. Холодные невидимые пальцы Лесного Царя просунулись в щель приоткрытого окна, коснулись щеки, взъерошили волосы. Жестокое ласковое прикосновение.

«Я буду тебя любить, — шепнул Лесной Царь. — Мне не все равно. Я тебя понимаю. Я рад тебя слушать. Я тебе многое дам, мой бедный маленький друг — не такую дрянь, как они тебе обещают, „образование“, „престижную работу“, весь этот сор, нет! Я тебе дарю вот это: власть! страх и восторг! полет! всю эту лунную бездну! Ты будешь меняться, когда захочешь, как захочешь — и весь наш мир будет меняться вместе с тобой!»

От силы соблазна у сына захватило дух и похолодело внутри.

— Я не могу, — прошептал он еле слышно, бессознательно согласно кивая. — Я хочу к маме, — шептал он, думая о холодном ветре в нагих ветвях. — Не надо больше, ладно? — попросил он, мечтая о костре над обрывом, свежей ночью, над темными водами, под опрокинутой чашей звезд…

Отец не слышал или не слушал. Он смотрел на дорогу, держа руль одной рукой, а другой крутил колесико настройки автомагнитолы, разыскивая музыкальную программу по своему вкусу.

«Хватит себе врать! — сказал Лесной Царь.