— О, я промахнулся! — усмехнулся Снеговик, вытащив нож и ткнув им в левое яичко пленника.

Зрители зааплодировали, и он направил лезвие дальше. Затем остановился, чтобы выпить воды и поджечь свежую сигариллу.

— Какой смысл хранить молчание, майор? — спросил он, повернувшись к обливавшемуся кровью и потом пленнику, растянутому на дыбе. — Я ведь просто спрашиваю о твоей национальности, вот и все. Фактически, я хочу узнать, на кого ты работаешь, — он снова занял свою позицию и поднял нож. — Итак, начнем снова. Ты британец?

Нож сверкнул в грязноватом свете и вонзился в левую ногу Майкла над коленом.

— Ты американец?

На этот раз лезвие проткнуло верхнюю часть груди в области ключицы.

— Ты русский? — Риттенкретт занес нож высоко. — Знаешь, кем бы ты ни был, это бесполезно. С тобой уже, считай, кончено. Не только с тобой, но и со всей твоей работой. Потому что, знаешь ли, одно авторитетное лицо донесло, что ученых всего несколько дней отделяет от того, чтобы завершить работу над «Черным Солнцем», и когда эта работа завершится, ничто не сможет устоять против Рейха.

Свет поблескивал на окровавленном кончике ножа.

Капля крови упала, попав Майклу на лоб.

Он запомнил услышанное.

Черное Солнце.

Всего несколько дней.

Что-то внутри него, что он так старался усыпить… а возможно, даже усыпил на некоторое время, теперь разливалось по его мускулам и заставляло его широко раскрыть горящие яростью зеленые глаза.

Черное Солнце.

Что же, во имя Бога, это может быть?

Забыв о себе, забыв обо всей своей боли, которая ныне объединилась в одну огромную непрекращающуюся агонию, он вспомнил о своем долге, который заключался не только в том, чтобы отвлекать Франциску Люкс. В миг эта мысль оттянула его от самого края, очистила голову.

Он знал, кто он. Знал, кем он должен быть. И знал, почему.

Майкл посмотрел на Снеговика и заговорил. Его голос походил на хриплый скрежет, и говорил он по-английски.

— Лучше бы… ты этого не говорил.

— Он сказал что-то! — с искренним изумлением воскликнул Риттенкретт, поворачиваясь к остальным. — И, похоже, это был английский. Утманн, иди сюда! Ты, вроде, говоришь по-английски?

— Я убью тебя, — прохрипел Майкл Галлатин — растянутый на дыбе узник Гестапо.

— Что? — Риттенкретт наклонился к нему, зажимая сигариллу зубами в левом уголке рта.

Снеговик поистине не мог знать, что сейчас видит, пожалуй, самую идеальную упаковку в мире.

Глава четырнадцатая. Клетка Души

— Я убью тебя, — повторил майор. Впрочем, сейчас его голос уже походил не на скрежет, а на рычание зверя. С его телом начали происходить изменения.

Одним из преимуществ его положения была поистине идеальная маскировка. И идеальное умение перевоплощаться. Такое умение может прийти лишь после сотен попыток измениться. А за свою насыщенную жизнь Майклу Галлатину приходилось проходить через боль превращения не одну сотню раз, поэтому он отточил умение контролировать трансформацию, будучи в любом состоянии, в любую погоду, в любое время года, сколько угодно раз на дню. Он мог обратиться из любого положения — как из торжественно неподвижного в лесной чаще в надежде обогнать локомотив самого Сатаны на рельсах подземного мира, так и во время сражения на крыше движущихся аэросаней.

Он был в своем мастерстве чрезвычайно хорош и теперь… он быстро открыл клетку своей души и освободил свой собственный Ад.

Несколько изменений в почти неуловимо быстрой последовательности произошли друг за другом.