— Я думала — может быть, из благородных побуждений…

Рено засмеялся:

— Ты слишком высокого мнения обо мне.

— Разве? По-моему, нет.

— Если бы ты знала меня так хорошо, как думаешь, у тебя не возникло бы сомнений. — Его голос звучал сурово. — Тебе следовало бы догадаться, что я никогда не отпустил бы тебя по своей воле.

— Даже ради моего блага?

— Нет, все равно не отпустил бы.

Элиз приподнялась на локте, глядя в темноте ему в лицо.

— Однако ты везешь меня в форт Сан-Жан-Баптист, а сам не предполагаешь остаться там.

— Кто тебе это сказал? А, Маленькая Перепелка…

— Но ведь это правда?

— А ты бы хотела, чтобы ради тебя я положился на милость французов? — сухо осведомился он.

«Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой». Эти слова звучали у нее в голове, но она не решилась произнести их. Слишком тяжело было бы ей услышать его отказ. Когда же она успела так полюбить этого человека? Когда?

— Но мы… мы ведь женаты, — начала она неуверенно.

— Только по обычаям начезов, без благословения священника. Это ничего не значит.

— И для тебя это ничего не значит?

Он пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Я наполовину француз, наполовину индеец. В мирное время это не имело значения, но сейчас война, война между этими народами. Я покинул французов ради народа моей матери, и нет такого испытания, которое вернуло бы мне их благоволение. У меня нет никаких прав. Я враг, и не имеет значения, почему я им считаюсь. Сен-Дени может меня принять по старой дружбе, но только на несколько часов. А после этого что мне еще остается, как не уйти в леса?

— А как же я?

— Ты рождена для благ и удобств цивилизации. Я был не прав, когда увез тебя от всего этого. Было бы еще большей ошибкой удерживать тебя сейчас.

— Ты опять не оставляешь мне выбора, — прошептала Элиз.

— Что?

— Может быть, я предпочитаю остаться с тобой!

Рено замер в темноте рядом с ней. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил с очевидным усилием:

— Это желание пройдет. Ты просто благодарна мне за то, что я защитил тебя, и, может быть, потому, что я…

— …научил меня любить.

— Просто помог тебе раскрепостить твои естественные желания.

В его голосе слышалась боль, Элиз могла поклясться в этом. У нее возникло ощущение, что он старается убедить не столько ее, сколько самого себя. Впрочем, это не имело особого значения, потому что одними словами никого ни в чем убедить было не возможно. Поэтому она протянула руку и коснулась его руки, а затем провела пальцами по его груди.

— Ты думаешь, что я испытываю только благодарность — и желание?

— Я знаю это, — ответил он, и голос его дрогнул. — Но сейчас, как и раньше, этого достаточно.

Он притянул ее к себе, крепко обнял, прижимая к своему сильному телу, как будто бы хотел впитать ее всю. Элиз приникла к нему, ужасаясь тому, что, может быть, это в последний раз. Что станет с ней без него? Неужели такую цену им придется заплатить этому жестокому миру? Когда-то она уже познала страх, что их ночь может оказаться последней. Теперь это чувство вернулось, усиленное стократ. Она хотела слиться с ним, почувствовать, что они соединены, неразделимы, две части целого.

Пламя охватившего их желания было окрашено отчаянием. Страх ожидавшей их неизвестности питал это пламя, а боль маячившей разлуки придавала желанию силу. Они искали друг в друге вечное утверждение жизни и радость недолгого забвения. Они обрели и то и другое в неистовом ритме страсти, соединившей их, но хотя тела их были слиты, дыхания смешались, а уста сомкнулись, оба знали, что все это ненадолго…

Восемь дней спустя путники добрались до форта Сан-Жан-Баптист.