– У меня период бессонницы, – повторил Эдуард, садясь на песок.

– Мам, мне песчинка в глаз попала, – объявила подбежавшая Адриана.

– А мне попала песчинка в сердце, – сказала Лоранс.

– Ну ка покажи, – сказала Роза.

– Мам, мне больно, – заныла Адриана.

– Да не закрывай же глаза, иначе как я ее выну?

– Мам, они сами собой закрываются.

– Вот почему ясный взгляд на вещи – весьма редкое явление, – заключил Эдуард.

– Ага, вижу. Да это просто ресничка, – сказала Роза.

– Ты мне больно делаешь! – вскрикнула Адриана.

– Готово, вот она! – и Роза показала дочке уголок платка с извлеченной ресницей.

– Ура! Ура! – закричали вместе Адриана и Эдуард.

– Некоторые люди уделяют внимание одним только мелким, ребяческим, нелепым вещам. Они не замечают любви другого человека, какая нибудь жалкая ресничка способна заслонить им целую вселенную, – сказала Лоранс.

– Никак не пойму, на кого ты намекаешь, – ответил Эдуард, пристраивая поудобнее ноги на раскаленном песке.

– Да черт с ним, с этим ясным взглядом на вещи! – сказала Роза, кончив вытираться и улегшись на купальное полотенце.

– Ясный взгляд на вещи – это болезнь, – сказал Эдуард, стаскивая с ноги белую кроссовку с надорванным краем.

– Я проголодалась, – сказала Роза.

– Я страшно проголодался, – сказал Эдуард.

– А я совсем не голодна, – сказала Лоранс.

Он складывал чемодан. Недавно он вернулся с пляжа вместе с Адрианой ван Вейден, которую домашние звали Адри. Взбираясь по узкой пыльной тропинке, девочка доверчиво подала ему руку, и это почему то обрадовало его. Они сделали крюк, чтобы купить мороженое в соседнем городке. Там был базарный день. Он купил Адри мороженое. Себя он ублажил вафельной трубочкой. Возле рынка он потратил еще десять франков, купив две игрушечные машинки в грязной картонной упаковке – темно синий полицейский джип и бесценную, крайне редкую черно белую Quatre chevaux speciale, так называемую «Сороку»; их то он в данный момент и паковал.

Вдруг зарядил дождь, и они побежали домой. Девочка снова сунула ручку в руку Эдуарда, и ему показалось, что нет на свете ничего милее этого тепленького комочка, нежданно зашевелившегося в его сомкнутых пальцах.

Он уехал. По дороге остановился поужинать в ресторане гостиницы, стоявшей над морем. Спросил, можно ли здесь заночевать. Ему ответили, что остался всего один свободный номер – маленькая комнатка без особых удобств, под крышей. Он согласился. Дождь утих. Еще не стемнело. Поев, он вытащил шезлонг на террасу и устроился возле пунцового боярышника в кадке, поближе к низкому бетонному барьеру, отделявшему ресторанный зал от моря. Было тепло, тихо. Он пошел к машине, достал каталоги продаж, журналы. Уселся лицом к морю, поставил ноги на бетонную стенку и, наслаждаясь последними закатными лучами солнца, делал вид, будто изучает каталоги продаж. А сам слушал, как вздыхает и шелестит море.

В десяти веках отсюда море, которое он созерцал, бороздили драккары викингов. В десяти тысячах километров отсюда – в море османов, в Индийском океане – Джон Эдмунд действовал как истинный пират и захватчик кораблей. Он открыл в себе невиданную, свирепую жестокость. Эдуарду не терпелось снова объехать Париж, Нью Йорк, Брюссель, Рим, Лондон. Он вспомнил, что на староисландском языке имя Эдуард звучало как Ятвардр. Он говорил себе: «Колебаться – значит терять. Медлить в нерешительности – значит подставить горло или сердце вражескому ножу. Нельзя увлекаться созерцанием, иначе теряешь почву под ногами. Что я делаю здесь, сидя между морем и красным боярышником? Нужно шевелиться, нужно непрерывно пребывать в движении.