Приходилось пробавляться бомбежкой.
В этот апрельский день барон совсем загонял своих товарищей: пара «эльфауге» прочесывала фронт зигзагом сначала с юга на север, потом с севера на юг. Ныряли под облака, выскакивали под солнце, снова ныряли. Топлива в баках оставалось на четверть часа свободного поиска, а потом придется возвращаться на аэродром.
Но всем своим существом капитан чувствовал: сегодня что-то будет, он не вернется с охоты без добычи. Без конца высовывался из кабины то слева, то справа, все глаза просмотрел.
Эти малопольские края он знал неплохо. До войны гостил в имении у родственников, русских фон Маков, охотился в здешних лесах на косуль. Странная штука — военная служба. Присяга может заставить человека стрелять в собственного кузена только потому, что на нем мундир другого цвета. Слава богу, русские фон Маки по традиции служили в гвардейских уланах и встретиться Карлу-Гебхардту в воздухе никак не могли. На всякий случай он никогда не бомбил кавалеристов с пиками — если, конечно, не было с определенностью видно, что это казаки.
Вдруг лейтенант Шомберг ткнул кожаной перчаткой куда-то вбок и вниз.
Меж облаков выглянуло солнце, высветлив на земле широкий круг. По нежно-зеленому фону скользила крестообразная тень.
«Ньюпор»! Русский «ньюпор»!
Капитан издал клекочущий орлиный крик.
Схватка в воздухе
В самом начале всеевропейской войны у летчиков враждующих сторон еще сохранялось ощущение принадлежности к единому братству. Даже сходясь в поединке, они соблюдали нечто вроде правил рыцарского турнира: не нападали двое на одного, в перерывах между заходами на атаку обменивались приветствиями, а если у противника глох двигатель, прекращали бой. Но эти джентльменские глупости быстро закончились. Грязное и жестокое дело — война. Прекраснодушные чистюли на ней погибают первыми. Те же, кто хочет выжить и победить, вынуждены соблюдать вечные правила драки: когда ты слабее — уклоняться от боя, когда сильнее — использовать свое преимущество сполна.
У пары рекогносцировщиков лейтенанта Шомберга преимущество было даже не двойное, а, можно сказать, трехмерное. Во-первых, по численности; во-вторых, по неожиданности; в-третьих, по высоте. Шансов спастись у русского не имелось. Ни одного. Охота обещала быть недолгой, а добыча легкой.
Карл-Гебхардт испугался лишь одного: аэроплан Лютце и Ремера был ближе к «ньюпору» и мог свалить его с первой же попытки.
Лейтенант Лютце погнал свой «эльфауге», украшенный фигуркой черного дельфина, на перехват. У летнаба унтер-офицера Ремера для воздушного боя было свое собственное техническое изобретение — четырехлапный железный крюк на тросе. Ремер очень ловко кидал его с 15–20 метров. Если везло — срывал пропеллер или ломал мотор. Если не попадал или же просто обдирал обшивку, то бросал снова. Крюк обеспечил экипажу «черного дельфина» одну подтвержденную победу и две предположительных (это когда вражеский аэроплан упал на чужой территории и его обломки не сняты фотокамерой).
От первой атаки «ньюпор» спасся исключительно из-за непоседливости прапорщика Дубцева. После успешного бомбометания он никак не мог успокоиться, всё вертелся на сиденье. Вдруг ему вздумалось проверить, не осталось ли в левом ящике зацепившейся бомбы. Перегнулся, приподнял крышку. Все 25 ячеек были пусты. Но боковым зрением летнаб заметил сбоку, выше, приближающийся силуэт «эльфауге», а за ним, в паре сотен метров, второй.
— А-а-а-а! — заорал Дубцев. — Миша-а-а-а!
— Что?
Пилот обернулся, моментально всё понял и не растерялся — вжал педаль, рванул ручку крена крыльев. |