«Чего ты хочешь добиться при помощи воды? — думает Малин. — Ведь для тебя все это важно — вода, чистота».
Быстрыми шагами Малин удаляется от дома, спешит поскорее уйти от этого места.
— Что ты имеешь против меня, Закариас?
Карин Юханнисон нажимает на педаль газа, и Зак видит, как ее белая, украшенная кружевами юбка обтягивает бедра, как светлые волосы падают на чуть выдающиеся скулы.
— Я ничего против тебя не имею, — отвечает он.
— Мы так много работаем вместе, — продолжает Карин, — было бы куда проще, если бы мы ладили.
Зак смотрит через стекло машины, разглядывает деревья, начинающиеся по другую сторону от велосипедной дорожки, и задается вопросом: почему он инстинктивно недолюбливает Карин? Из-за ее состоятельности? Из-за уверенности в себе, которая бывает у людей, с детства привыкших жить на всем готовом? Или из-за ее пренебрежения к нему? В чем причина его плохого отношения? Женщина. Может, ему просто трудно смириться с тем, что она женщина, к тому же жутко привлекательная, и не соответствует привычному образу криминолога?
«Однако все это лишь мои предрассудки», — думает Зак. И вдруг его осеняет. Он понимает, что знал это с самой первой встречи с ней. Безнадежное притяжение создает отторжение. Если я не могу завоевать тебя, я всегда могу испортить тебе настроение, заставить почувствовать свою неполноценность, хотя это совершенно противоречит моим истинным желаниям.
— Я не знаю, — бормочет Зак.
— Чего ты не знаешь?
— Почему я был с тобой так нелюбезен. Но теперь с этим покончено.
Ассистента полиции Аронссон природа наградила огромным бюстом, который с трудом умещается под серой форменной рубашкой, и Малин знает, что эта ее особенность — постоянный предмет шуток среди коллег-мужчин. Но Аронссон — человек умный и настойчивый, не питающий никаких романтических иллюзий по поводу профессии полицейского.
Она кладет на стол Малин свои записи, и они с Заком подаются вперед на стульях, внимательно слушают ее доклад.
— Я собрала подробное досье на Стюре Фолькмана, как вы просили.
Лицо у Аронссон мягкое, неправильный прикус ее заметно портит — без него она могла бы быть очень мила.
— Он попал в Швецию из Финляндии во время войны, ребенком. Судя по всему, все его родные погибли у него на глазах — сгорели заживо в доме на Карельском перешейке. Попал в крестьянскую семью на севере Сконе, возле Энгельхольма. Закончил там ремесленное училище.
Аронссон делает вдох и продолжает:
— Со второй женой развелся в тысяча девятьсот восьмидесятом году. От этого брака родились две дочери. Одна из них покончила с собой в восемьдесят пятом году, расследование оказалось легким, это понятно из отчетов: ее нашли повешенной, а до того она в течение нескольких лет более-менее регулярно лечилась в психиатрической клинике.
Белые холодные руки на одеяле.
Прекрати, папа, прекрати, я ведь твоя дочь.
Вот так. Вот так.
Малин отгоняет от себя видение. Некоторых мужчин надо кастрировать и вешать за ноги на всеобщее обозрение.
— А вторая дочь вроде бы живет в Австралии? Фолькман так сказал.
— Нет, она живет здесь, в Линчёпинге. — Аронссон качает головой. — Зарегистрирована в районе Васастан, переехала сюда пару лет назад.
— Что еще о ней известно?
— Ее зовут Вера. Возраст сорок два года, но больше никаких сведений нет.
Быстрое, импровизированное совещание по текущей ситуации.
Время приближается к шести, все устали от жары, от многодневной интенсивной работы, и Малин рвется домой, к Туве.
Свен Шёман сидит у торца стола Малин, вокруг них продолжает жить своей жизнью общее офисное помещение. |