– Снова «Таинственная миссия Евгения Невского», о содержании которой простым смертным еще не пришла пора узнать?..

Внезапно солнце стало тусклым, зелень обочин почернела, облака с бешеной скоростью заскользили по небу, налившись зловещим багрянцем. Все стало серо. Шквальный ветер принес запах гари и пепельную пыль.

Кирилл огляделся – Женьки нигде не было.

Он поднял голову и увидел друга вместе с конем летящими по воздуху в сорном облаке обгоревших ветвей и обломков какого-то скарба.

– Невский! – Кирилл пытался перекричать вой ветра. – Я опять забыл спросить…

Тут на него обрушилась тьма.

Глава 2

Переход Альбины через катарсис семейной драмы, Переплет становится переплетчиком, а мама Евгения Невского строит новый мир

В чем измеряется девичий век? Да в чем угодно! В разбитых сердцах на стороне и в собственных сердечных ранах, в капризно отвергнутых нарядах, пусть и под давлением ветреной моды. В конце концов – в ощущении своей красоты и молодости, в той ненасытной легкости, с которой, как само собой разумеющееся, воспринимаются яркие краски крымских поездок и восхищенные взгляды мужчин всех возрастов, глупые и нелепые интриги сверстниц! Но только не в этом, не в зубрежке латинских названий частей человеческого скелета! Может быть, действительно права Ленка Геворская – бросить все к черту и перейти в «Тряпку», на моделирование одежды?

В комнату, шаркая «черевичками», как она их называла, вошла Эльжбета Стефановна. Альбина с досадой и жалостью посмотрела на бабушку: поредевшие кудельки, согнутая спина, трясущаяся голова с вечно слезящимися глазами и тяжелый лекарственный дух вперемешку с запахом немолодого тела.

– Вандочка… – голос был негромкий, дребезжащий.

– Бабуля, я – Альбина. Ванды дома нет, она на работе.

– Как это, Альбиночка, на работе? Разве можно детям работать?

– Бабуля, – Альбина вышла из-за стола и обняла старушку за плечи, – милая, давай я посажу тебя в гостиной, включу музыку, хорошо?

– Детям нельзя работать! К тому же кто мне поможет вынимать косточки из вишен? Остаться на зиму без вишневого варенья нельзя… Впрочем, ты, Ванда, никогда не умела вести дом.

– Бабушка! – внучка начала терять терпение. – Варенья у нас на сто лет хватит, пойдем, я поставлю тебе Дворжака.

Единственное средство, выручавшее в таких ситуациях, – хорошая симфоническая музыка. Эльжбету Стефановну устраивали в огромном финском кресле-раковине, укрывали пледом и оставляли наедине с Дворжаком, Скрябиным, Дебюсси. Выбор авторов – ее пристрастия из прошлого, «досумеречного» состояния. Надежность эффекта отвлечения проверена временем и гарантирована вертушкой «Loewe» с автоматической сменой пластинок.

Устроив старушку, Альбина под звуки «Славянского танца» вернулась в комнату. За окном накрапывал дождик, по подоконнику прыгал взъерошенный воробей. «И до пуки плыне, Польска нэ загине!» – вспомнилась ей одна из любимых песен бабушки. Альбина упала на стул, скинула на пол анатомический атлас и разрыдалась.

Дом режиссера Акентьева был, что называется, «открытым». Вечные гости, толпами и поодиночке, посиделки за полночь и до утра, игра на рояле и широчайшее хлебосольство, если у отца семейства были деньги. Так же жили во многих квартирах этого большого старинного здания, занимающего целый квартал и двумя фасадами выходящего на Фонтанку и улицу Рубинштейна.