– Нет! – с вызовом сказала она. – Дядя Дориан говорил, что от детей одно беспокойство. Они очень шумные и вечно требуют что-нибудь, когда ты пытаешься сосредоточиться.

Он изучающе взглянул на нее.

– Понятно.

– Нет, – сказала она уже более твердо, – я абсолютно не хочу иметь детей.

– А ты их вообще когда-нибудь видела?

– Допустим, не видела, но дядя Дориан мне все о них рассказал. Он предпочитал, чтобы дома были не дети, а ежики.

Рансом посмотрел на связанного незнакомца и удостоверился, что тот все еще не пришел в сознание. Он придвинулся к Мерлин и взял ее за руку.

– Чара, – произнес он так нежно, как только сумел, – а ты понимаешь, что из-за того, что между нами произошло, у тебя может появиться ребенок?

Глаза ее расширились.

– Но я же его не хочу.

Он с удивлением понял, что эта фраза уязвила его гораздо сильнее, чем он мог предположить. Он сдержал сердитый ответ, готовый было сорваться с губ.

– К сожалению, – осторожно сказал он, стараясь подавить охватившее его чувство, – это уже не зависит от наших с тобой желаний. Если я… если ты будешь носить моего ребенка, то… – Он замолчал. Он вдруг вспомнил часовню и склеп в Фолкон-Хилле – два маленьких мраморных памятника, а над ними один большой.

Горло его перехватило от знакомых уже эмоций: чувства вины, пережитого крушения надежд и горести о том, чего не случилось. Он был женат, но не по любви. Он никогда и не рассчитывал жениться по любви. И все-таки молодая веселая девушка, которую выбрал ему дед и с которой он прожил десять месяцев, оставила после себя такую пустоту в его душе, которая за двенадцать лет так и не исчезла. Он даже не успел ее как следует узнать. Как не успел узнать и своих дочерей-двойняшек, которые лишь на три часа пережили мать. Мысль, что Мерлин Ламберн не желала иметь от него детей, вдруг наполнила его неожиданной болью и заставила вновь пережить состояние одиночества и отчаяния.

Он отвел взгляд в сторону и подождал, пока боль не утихнет и снова не возобладает здравый смысл. Они проезжали мимо пастбища. Овчарка бегала вокруг стада овец, следя за тем, чтобы они не разбредались, и направляла их к проходу в живой изгороди. Рансом наблюдал за этой маленькой сценой, пока она не скрылась из виду, а затем дипломатично произнес:

– Думаю, не стоит беспокоиться о проблеме, пока она не возникла.

Мерлин не разделяла его благодушие. Она хмурилась и смотрела на него, надув губы. Он подозревал, что она и не догадывается о том, насколько соблазнительно выглядит – одетая в измятый халат поверх ночной сорочки, в которой она спала.

Это он здорово придумал. К Рансому вернулось хорошее настроение. Как хотел бы он увезти ее на необитаемый остров и ближайшее десятилетие заниматься лишь тем, что доставляло им обоим наслаждение.

Удивительно острое физическое влечение все еще не оставляло его. Он думал, что влияние афродизиака должно было уже закончиться, однако желание не проходило. После тех похорон двенадцать лет назад необходимость жениться у него отпала. Не надо было заключать никаких важных для семьи союзов, не было недостатка и в прямых наследниках по мужской линии – был младший брат Шелби, а у него – сын. Не существовало ни одной причины, которая могла бы заставить Рансома задуматься о новой женитьбе и изменить свою активную и размеренную жизнь. Так было до вчерашнего дня. Теперь же «низменные» инстинкты захватили его, и он с удивлением обнаружил, что не очень-то об этом и сожалеет.

– А где мой ежик? – вдруг спросила Мерлин. Она нагнулась вперед и вытянула шею, чтобы заглянуть под сиденье. Густые волосы упали и свесились через плечо, а она, слегка задыхаясь от натуги, заглядывала в самые дальние уголки экипажа.