В конце концов Сульма безвольно согласилась; не зажигая света, они пошли к лестнице, и Мариано повел рукою, показывая на спящую малышку, но Сульма еле на нее взглянула, по лестнице поднималась спотыкаясь, у входа в спальню Мариано должен был подхватить ее, потому что она чуть не ударилась о косяк. Из окна, которое находилось над навесом террасы, они поглядели на каменную лестницу, на самую высокую часть сада. Видишь, ускакал, сказал Мариано, взбивая подушку Сульмы, которая раздевалась автоматически, не сводя глаз с окна. Он дал ей капель, протер ей шею и руки одеколоном, мягко прикрыл простыней до плеч; Сульма закрыла глаза, ее била дрожь. Он вытер ей щеки, переждал немного, спустился за фонарем; с незажженным фонарем в одной руке и топором в другой он потихоньку приоткрыл дверь гостиной и вышел на нижнюю террасу, откуда мог оглядеть всю ту часть сада, которая выходила на восток; ночь была похожа на все такие же летние ночи, вдали трещали цикады, мерно квакали лягушки, словно выплескивая по две капельки зараз. Фонарь зажигать не понадобилось, Мариано и так разглядел затоптанный куст сирени, огромные следы копыт на клумбе с фиалками, цветочный горшок, скатившийся к подножию лестницы; стало быть, не померещилось, тем лучше; завтра они с Флоренсио съездят в долину, наведут справки на фермах, его так просто не запугаешь. Прежде чем вернуться, он поставил на место цветочный горшок, подошел к ближайшим деревьям, долго слушал цикад и лягушек; когда он поглядел на дом, Сульма стояла у окна спальни, обнаженная и неподвижная.

Малышка не шевельнулась, Мариано бесшумно поднялся в спальню, стал рядом с Сульмой, закурил. Вот видишь, он ускакал, можем спать спокойно, завтра посмотрим. Он полегоньку довел ее до постели, разделся, лег навзничь, докуривая сигарету. Спи спокойно, все в порядке, бессмысленный испуг, и больше ничего. Погладил ей волосы, пальцы скользнули к плечу, коснулись груди. Сульма повернулась на бок, спиной к нему, не сказав ни слова; и это было точно так же, как в другие летние ночи.

Уснуть было непросто, но Мариано уснул, внезапно, едва только потушил окурок; окно осталось незакрытым, наверняка налетит мошкара, но тут же он погрузился в сон без сновидений, в полное небытие, из которого его в какой-то миг вывело ощущение невыразимого ужаса; пальцы Сульмы сдавили ему плечо, она дышала прерывисто. Почти не сознавая, что происходит, он уже вслушивался в ночь, в абсолютную тишину, размеченную цикадами. Спи, Сульма, ничего нет, тебе приснилось. Он пытался уговорить ее, заставить снова лечь, пусть спиною к нему; но она уже успела отдернуть руку и сидела, вся напрягшись и пристально глядя на закрытую дверь. Он встал в тот же миг, что и Сульма, но не смог помешать ей открыть дверь и вышел вместе с нею на лестницу, смутно подумывая, а не лучше ли надавать ей пощечин, силой увлечь в кровать, преодолеть наконец всю эту окаменелую отчужденность. Посреди лестницы Сульма остановилась, схватилась за перила. Знаешь, зачем здесь малышка? Голосом, который еще был весь во власти страшного сна. Малышка? Еще две ступеньки, уже почти на повороте к кухне. Сульма, прошу тебя. И надтреснутым голосом, почти фальцетом, она здесь, чтобы впустить его, говорю тебе, она его впустит. Сульма, не заставляй меня вести себя по-идиотски. И торжествующим голосом, тоном выше, гляди, да гляди же, если не веришь, кровать пуста, журнал на полу. Мариано оттолкнул Сульму назад, подскочил к выключателю. Малышка глядела на них, розовая пижамка выделялась на фоне двери, ведущей в гостиную, личико было сонное. Что ты делаешь, почему встала в такое время? — сказал Мариано, обматывая себе бедра кухонным полотенцем. Малышка глядела на обнаженную Сульму, то ли не проснувшись, то ли застыдившись; казалось, она больше всего хочет вернуться в постель и вот-вот заплачет.